Вечер кончился ужином. Старшина принес термос пшенной каши, двухкилограммовую буханку хлеба и две алюминиевые фляжки спирта.

Во взводе Рыбалкина начали службу два очень юных сержанта — Иван Николаевич Литвин и Николай Иванович Малый. Оба они до призыва в армию учились в Сальском техникуме механизации сельского хозяйства. Оба — рослые, веселые, неунывающие. И оба — очень старательные. Возиться с минометами, рассчитывать и составлять таблицы ведения огня, вести стрельбу для них было удовольствием. Одного из них, Ивана Николаевича Литвина, командир взвода почему-то звал по имени-отчеству, а другого, Николая Ивановича Малого, — Товарищ Наоборот. Сержанта Малого это «Наоборот» не обижало, скорее всего, забавляло.

Иван Николаевич и Товарищ Наоборот между собой крепко дружили. Но это им не мешало относиться друг к другу с некоторой завистью и ревностью. Как, впрочем, и сам Рыбалкин с той же, если не с большей, завистью и ревностью относился к лейтенанту Ромадину и его взводу.

Появляется какая-то не очень значительная цель. Даю задание Рыбалкину подавить ее, а тот своим сержантам.

— Слушайте, Иван Николаевич, и ты, Товарищ Наоборот, кто из вас надает по морде вон тем фрицам?

Иван Николаевич торопливо якнет. Рыбалкин принимает решение наоборот:

— Накрывай цель, Наоборот!

Как-то заметив такую несправедливость, я спросил Рыбалкина, почему он так делает. Взводный удивился моему вопросу.

— Товарищ комбат, — Рыбалкин имел привычку именовать всех начальников не по званию, а по должности, — как же иначе? У молчаливого да старательного всегда лучше получится. У того же, кто поспешно якает, огоньки нередко впустую прогорают.

— А как же твой Иван Николаевич после таких решений, не обижается?

— А что ему обижаться? Перестал со своим «я» поперед батьки лезть. За это от меня ему почет и право на стрельбу.

В этой же группе пришел к нам старший сержант Лазуренко, тоже Иван Николаевич. Обстоятельный семейный человек двадцати четырех лет. С началом войны его, главного механика МТС в Ивановской области, в армию не мобилизовали, оставили на брони. Призвали в сорок втором. По складу характера Лазуренко отличала от многих других крестьянская степенность, аккуратность. Мастеровые руки бывшего главного механика постоянно были чем-то заняты. В разговоры он вступал как бы по нужде. На вопросы отвечал, обдумывая каждое слово. Не любил краснобаев, считая их людьми никудышными, сороками. К войне, «смертоубийству», как он говорил, относился как к противной, но необходимой работе, которую надо делать, как и любую другую, со всей обстоятельностью, смекалкой и хитростью.

При распределении служебных обязанностей я спросил Лазуренко, в каком взводе он хотел бы быть и какую работу выполнять.

— Работу, как и жизнь, я себе никогда не подбирал и не подбираю, — ответил он и, подумав, добавил: — Какое дело дадите мне в руки, то и делать буду со всем старанием и сколь сил хватит. Миномет я знаю, стрелять из него умею, а вот с конями вожжаться мало приходилось. Все больше с техникой. Трактора, комбайны, плуги, сеялки…

— Если я назначу вас помощником командира взвода, как на это посмотрите?

— Отказываться не стану. Только не подвести бы вас. В бою я еще не бывал, командовать военным народом тоже не доводилось. Как оно пойдет?

Я назначил Лазуренко помкомвзвода в третий взвод. И скоро убедился: дело старший сержант знает хорошо, с людьми умеет ладить, добр к ним и доверчив. В бою, какая бы трудная обстановка ни складывалась, головы не терял, наоборот, своим спокойствием вселял уверенность и в других. Он делал работу. И искал этой работы. Когда батарея ведет бой, место помкомвзвода в ближнем тылу. Под его командой и ответственностью находятся все коноводы и ездовые с их хозяйством — лошадьми, повозками, боеприпасами. Там Лазуренко был распорядительным хозяином. Но его тянуло к боевой работе, к «огоньку». Он тихо радовался, когда случалось в бою заменять командира взвода.

Однажды — было это в Кизлярских бурунах — во время короткого затишья Лазуренко пришел ко мне с необычной просьбой.

— Товарищ гвардии старший лейтенант, разрешите мне сходить на охоту.

— На какую охоту?

Время зимнее, перед носом противник, зверья в районе боевых действий нет и вдруг — сходить на охоту. Что за выдумка? Я только собрался выговорить об этом Лазуренко, как он повторил свою просьбу, уточнив ее.

— За фрицами, товарищ старший лейтенант.

— Вы снайпер, что ли?

— Не скажу, что снайпер, но десяток-другой фрицев, думаю, смогу послать на тот свет. — И он объяснил суть своей охотничьей затеи: — Значит, так: беру миномет, заряжающего и наводчика, какое-то количество мин, выдвигаюсь за наш передний край в укромное местечко, маскируюсь, наблюдаю и жду. Появляется подходящая цель — накрываю ее…

Основательно все продумал Иван Николаевич. И время, когда выходить на охоту, откуда вести наблюдение, и «укромное местечко» подобрал — подбитый немецкий танк перед позициями четвертого эскадрона.

— Так как, товарищ старший лейтенант? — ожидая ответа, спросил старший сержант.

— Готовься к охоте, Иван Николаевич! — говорю ему.

Я немало поволновался, когда Лазуренко с минометом и двумя казаками ушел на первую охоту, боялся: погубит себя, казаков, миномет. Но проба оказалась более чем удачной. Охотник выследил и накрыл машину, полную гитлеровцев. Потом на такую охоту Лазуренко ходил много раз: и на Кальмиусе, и под Орлянском, и под Корсунью — и всегда удачно. Казаки любили Лазуренко.

На батарее как поветрие распространилась мода меняться вещами: часами, портсигарами, кисетами, мундштуками.

— Махнем не глядя?

— Махнем.

На этом «маханье» хитрюги надували людей простодушных и доверчивых. Попался на удочку и Лазуренко, однажды «промахнув» именные часы на луковицу, обыкновенную огородную, с цепочкой.

Голь на выдумки хитра, как гласит русская пословица. До чего только не додумается русский мужик. Изобретательству его, наверное, нет предела. Вспоминается находчивость сержанта, водителя легковой автомашины, в бою на крымском фронте. Когда я лежал, полуголый, на косе Чушка, после переправы через Керченский пролив, то с удивлением смотрел, как к берегу по воде пролива подошла легковая автомашина, поднимавшая столб брызг крутящимися задними колесами, гнавшими машину вперед. В пришвартовавшейся к берегу машине сидело два человека — водитель-сержант и справа от него полковник. Полковник открыл ветровое стекло и попросил столпившихся около этого чуда солдат вытащить их из воды. Его просьба была выполнена солдатами с удовольствием, автомашина была мигом вынесена на берег. Из машины вышли пассажиры, а потом водитель отвязал из-под передка пустую бочку и две из-под заднего моста и снова попросил солдат помочь ему снять машину с этих поплавков, а затем они оба сели в машину и уехали в сторону Темрюка.

Сержанты, сержанты! Рассказываю сейчас вот о них, и, как видение, все они стоят перед глазами — Алексей Рыбалкин, Павел Марченко, Сергей Пахоруков, Николай Ежов, Иван Литвин, Василий Поляков, Николай Малый, Никифор Комаров, Иван Лазуренко и многие, многие другие. За годы войны немало их прошло через батарею. Одни по ранению убывали в госпитали и не возвращались, других хоронили в братских могилах, с третьими продолжали рядом шагать по новым дорогам, прорываться в новые рейды. Умелые и стойкие воины, учителя и воспитатели, они всегда были крепкой опорой командиров взводов, батарей и эскадронов, и от них, прежде всего от них, зависела наша боеспособность. Надежные люди!