Они смотрели на него желтыми узкими глазами… крокодильими глазами.

Трудней всего было скрывать тревогу от Милены, когда вечером он возвращался из Момбасы. Она расспрашивала его обо всем, что он там видел, что узнал. Он чувствовал: ее надо приободрить, как-то обнадежить. Ведь она отдала все свои сбережения, чтобы оплатить дорогу сюда и обустроиться. Они вместе ходили покупать то, что она называла «предметами первой необходимости». В доме не было ничего, предыдущий хозяин вывез все, даже снял с окон занавески. Газовая плита, холодильник, столы и стулья, телевизионная антенна, кровать и ковер, кастрюли и тарелки — все это им пришлось покупать самим. «Я так рада, это мой вклад в наше общее дело», — говорила она, протягивая ему свою кредитную карту. Она была готова на любую трату ради их «любовного гнездышка»; благодаря ее усилиям дом и впрямь стал выглядеть очень мило. Она купила швейную машинку, старый «Зингер», невесть откуда взявшийся на местном рынке, и сама целыми днями строчила занавески, покрывала, скатерти и салфетки. Китайские рабочие приносили ей вещи на починку, она всегда была готова помочь. Однажды он случайно пришел раньше времени, хотел поцеловать ее, а у нее во рту полно иголок! В выходные они ездили на белые пляжи в Малинди и занимались дайвингом.

Прошло три месяца. Милена уже не лучилась счастьем, а беспокойно поджидала почту. Антуан видел в ее глазах отсветы собственной тревоги.

15 декабря с почтой ничего не пришло.

Это был мрачный, томительный день. Все вокруг молчали. Понг обслуживал их, не говоря ни слова. Антуан не прикоснулся к завтраку. Он ненавидел яйца. Через десять дней Рождество, а мне нечего отправить Жозефине и детям. Через десять дней Рождество, и я буду сидеть с Миленой и цедить шампанское, такое же холодное, как наши глаза, из которых исчезла надежда.

Сегодня вечером я позвоню мистеру Вэю и поговорю с ним на повышенных тонах.

Сегодня вечером, сегодня вечером, сегодня вечером…

Вечером мир казался не таким жестоким, желтые глаза крокодилов в болоте светились тысячью обещаний. Вечером, учитывая разницу во времени, он рассчитывал застать мистера Вэя.

Вечером поднялся ветер, и удушающая жара отступила, спряталась в сухой траве и в болоте. С земли поднималась легкая дымка. Дышалось легче. В воздухе плавала смутная надежда на лучшее.

Вечером он сказал себе: начинать всегда трудно, работать с китайцами — все равно, что постоянно получать оплеухи, но в конце концов кожа огрубеет, привыкнет. Невозможно разбогатеть без риска, мистер Вэй не стал бы инвестировать в семьдесят тысяч крокодилов, если бы не надеялся извлечь из этого изрядную прибыль. Ты рано опустил руки, Тонио! Давай, приди в себя! Ты уже не во Франции, ты в Африке. Здесь нужно драться. Перевод денег, почта, все это требует времени. Твой чек сейчас в руках таможенника, который крутит его так и эдак, рассматривает и проверяет со всех сторон, прежде чем отправить по назначению. Он придет завтра, самое позднее послезавтра… Потерпи денек-другой. Наверное, премия так велика, что такую сумму нужно долго проверять! Моя премия к Рождеству…

Он улыбнулся Милене, и она, с облегчением убедившись, что он успокоился, улыбнулась в ответ.

Восемь тысяч двенадцать евро! Чек на восемь тысяч двенадцать евро. Четыре моих зарплаты в институте. Восемь тысяч двенадцать евро! Я заработала восемь тысяч двенадцать евро за перевод книги о великолепной Одри Хепберн. Восемь тысяч двенадцать евро! Так написано на чеке. Я ничего не сказала, когда бухгалтер протянул мне конверт, я в него даже не заглянула, положила в карман, как ни в чем не бывало. А сама потела от страха. Только потом, в лифте, я вскрыла конверт, тихо-тихо, не спеша, отклеила край, время у меня было, благо ехала с четырнадцатого этажа, достала чек, посмотрела… И что я там увидела! Раскрыла глаза и разглядела цифру: восемь тысяч евро! Я чуть не рухнула там, в лифте. Все кружилось перед глазами. Банковские билеты кружились в воздухе, взметаемые бурей, лезли в глаза и в рот, залетали под юбку! Восемь тысяч двенадцать бабочек порхали вокруг меня! Когда лифт остановился, я присела на скамейку в застекленном холле. Долго разглядывала свою сумку. Там, внутри, восемь тысяч двенадцать евро… Невозможно! Я ошиблась! Я не так прочитала! Открыла сумку, достала конверт, щупала его, щупала, он нежно шуршал, внушая надежду, я поднесла чек к глазам — исподтишка, так, чтобы никто не заметил — и ясно различила цифры: восемь тысяч двенадцать евро, получатель — мадам Жозефина Кортес.

Жозефина Кортес — это я. Это же я, Жозефина Кортес, заработала восемь тысяч двенадцать евро!

Я зажала сумочку под мышкой и решила положить деньги на свой счет в банк. Немедленно. Здравствуйте, мсье Фожерон, угадайте, каким ветром меня принесло? Вот восемь тысяч двенадцать евро! Теперь, мсье Фожерон, вам не придется звонить и любопытствовать, как мадам Кортес будет жить! А вот так, мсье Фожерон! С помощью чудной, изумительной, прелестной, восхитительной Одри Хепберн! А завтра, с такими-то расценками, не заняться ли мне жизнью Лиз Тейлор, или Кэтрин Хепберн, или Джин Тирни, а может, и Гэри Купера и Кэри Гранта, почему нет? Все это мои приятели. Они нашептывают мне на ухо свои секреты. Хотите, я изображу вам деревенский говор Гэри Купера? Нет? Ну, дело ваше. А чек-то, мсье Фожерон, вовремя подоспел, как раз к Рождеству.

Жозефина была ужасно возбуждена. Она шла по улице, продолжая свой внутренний диалог с мсье Фожероном. Она шла, пританцовывая, и вдруг застыла, прижав руку к сердцу, в единый миг обратившись в соляной столб.

Конверт! Вдруг она его потеряла? Остановившись, раскрыла сумку и уставилась на конверт — он лежал, беленький, пухленький, щекастый, довольный, между связкой ключей, пудреницей, пачкой жевательной резинки и перчатками из кожи пекари, которые она никогда не надевала. Восемь тысяч двенадцать евро! «Стоп, — подумала она, — а не взять ли мне такси? Приеду в банк на такси. Страшно таскаться в метро с такими деньгами, вдруг обчистят…»

Обчистят!

Сердце бешено забилось, горло свело в сухом крике, на лбу выступил пот. Пальцы вновь нашли конверт, потрогали его, пощупали; она глубоко вздохнула, погладила конверт. Сердцебиение унялось.

Она поймала такси, назвала адрес банка в Курбевуа. Положить восемь тысяч двенадцать евро в надежное место и потом, потом… скорее баловать девочек! Ура, Рождество! Jingle bells, jingle bells, jingle all the way… Господи, благодарю тебя, Господи, благодарю тебя! Кто бы Ты ни был и каков бы Ты ни был, благодарю за то, что следишь за мной, что дал мне силы и смелость работать, благодарю! В банке она заполнила формуляр вклада, и когда красивым, круглым почерком писала цифру восемь тысяч двенадцать евро, не смогла удержаться и с гордостью улыбнулась. Подойдя к кассиру, она спросила, здесь ли мистер Фожерон. Нет, ответили ей, он уехал к клиенту, но к половине шестого приедет. «Попросите его мне перезвонить, это мадам Кортес», — попросила Жозефина, защелкивая сумку.

Клак! Мадам Жозефина Кортес вызывает мсье Фожерона.

Клак! Мадам Жозефина Кортес больше не боится мсье Фожерона.