И это уже есть пропаганда, поскольку именно таким искусственным путем формировались типы поведения людей. Понятно, что это идеальные типы, под которые подгоняется действительность. Это те шаблоны поведения, которые прописывает государство или общество для индивидуального человека.

Герой является существенной частью мифологии, поскольку он должен проявляться в мифологических событиях, а они лежат в основе любой национальной матрицы. Л. Гудков говорит, что за последние десятилетия растет роль войны в российской мифологии: «На протяжении тридцати лет, почти тридцать лет, осенью будет тридцать лет, мы видим, как это все растет, вытесняя другие события. Ушла революция вместе с распадом СССР как основное конститутивное событие советской власти, советского государства. А на ее место приходит Победа как символ торжества, моральной оправданности России в мире и права диктовать, соответственно, свою волю другим странам. Именно от этого»[390].

Вход победы в качестве новой точки отсчета относят к юбилею 1965 года, произошедшего на следующий год после снятия Хрущева. До этого СССР так не праздновал день победы. То есть наполнение символизаций тех или иных событий прошлого создают новые траектории истории. Сталинский вариант истории опирался на революционные точки в прошлом, например, декабристы были хорошими, поскольку выступили против царя. Соответственно менялись и герои как образцы для подражания. При этом интересно, как можно было удерживать революционеров в качестве героев? То есть это также может быть причиной нужды существования мощного репрессивного аппарата сталинского времени, который, среди прочего, «гасил» революционную модель в головах, чтобы она была «открыта» только в истории. Все революции могли быть вчера, сегодня наступила эра благоденствия.

Какие еще есть способы создания нового поведения? В целом это направление имеет большое развитие на Западе, где изучаются изменения и агенты изменений, где есть отдельный термин социального предпринимателя, который как раз занят введением изменений. Выделено отдельное направление социального маркетинга. Да и методология «подталкивания» Р. Талера лежит в этой же целевой направленности, заставляющей человека поступать так, а не иначе[391][392].

При этом нас интересуют скрытые пути воздействия, а не прямые, поскольку они не вызывают того уровня сопротивления. Телесериал, например, несет свои переобучающие эффекты в качестве фона, а не основного сообщения. Поэтому ничто не закрывает от зрителя его развлекательную функцию. Погрузившись в развлечение, человек получает как новую информацию, так и новые правила поведения.

Иные контексты, в которых проходят коммуникации, несут новые возможности для воздействия. Например, были проведены эксперименты по продвижению медицинской информации не в кабинете врача, а в парикмахерской[393][394]. Кстати, одновременно удалось охватить людей, которые не посещают врачей. Таким местом была избрана парикмахерская. Было достигнуто снижение уровня давления у пациентов в три раза эффективнее, чем в обычной коммуникации доктор — пациент, когда в роли информирующего выступал парикмахер.

Незаметной с точки зрения воздействия является также игровая реальность типа участия в видеоиграх[395][396][397]. Необходимо все время помнить, что перед нами не чисто ментальные операции, а участие в действиях, которые для человека столь же реальны, как и подлинные.

То есть прибыль стали приносить… даже игры людей. До этого игры пришли из военного дела в политику[398].

Ф. Джеймисон назвал одну из характеристик постмодернизма — стирание границ между высокой и массовой культурами[399]. В книге он подчеркивает, что в постмодернизме культура стала настоящей второй природой[400]. У него также встречается термин «эстетическое производство», когда он говорит об архитектуре.

По этой причине, наверное, стираются и другие границы, например, между производством и культурой. Уже давно Голливуд давал больше финансов, чем автомобильная промышленность США. Сейчас на эту стезю вышли Нетфликс и Амазон. Производством как бы стало не то, что производит материальные объекты, а то, что производит деньги. По этой причине культура стала подчиняться тем же бизнес-проектам, что и все остальное. Профит побеждает эстетику, что сначала продемонстрировала массовая культура, а потом и все остальные нематериальные сферы, поскольку они тоже должны выходить на нужный уровень прибыли.

Джеймисон пишет: «Сегодняшнее эстетическое производство стало интегрированным в производство товаров: бешеная экономическая необходимость в производстве новых волн и еще более кажущихся новыми товаров (от одежды до самолетов) с еще большими уровнями возвратности все сильнее приписывают сегодня базовую структурную функцию и позицию эстетической инновации и экспериментов. Такая экономическая необходимость находит признание в разных видах институциональной поддержки новейшего искусства от фондов и грантов до музеев и других форм поддержки. Из всех искусств архитектура наиболее близка к экономике в форме заказов и цены на землю, это виртуально самое непосредственное отношение».