Трудно судить князя Дмитрия Михайловича, ибо этот политический кунштюк характерен для разных эпох и разных деятелей. И всегда он страшно мстит за собственное появление на свет. Написав на своем знамени имя Константина, объявив солдатам, что великий князь Михаил арестован за свою преданность старшему брату, и получив благодаря этому обману исходные преимущества, без которых они просто не могли начать восстание, декабристы загнали себя в политическую ловушку, которая сработала очень скоро — с момента появления самого Михаила — и помешала присоединению к восставшим ряда полков.

Великий обман большевиков, обещавших рабочим и крестьянам мир, землю, свободу и процветание за счет свержения и ограбления имущих классов, обман, который только и мог привести их к власти, очень скоро отомстил за себя гражданской войной, голодом, необходимостью тотального террора, самоистреблением партии.

То же самое произошло с лидерами переворота 19 августа 1991 года, которые, под давлением обстоятельств, ради начального тактического успеха не только загнали себя в угол, объявив о болезни Горбачева, но и взяли на себя заведомо невыполнимые обязательства, что привело бы к тем же самым последствиям, каковые принес обман октября 1917 года.

При всей огромной разнице исторического контекста политико-психологическая модель оказывается схожей.

Для того чтобы решить эту, в принципе почти не решаемую, задачу — убедить Анну, что ограничения ее власти потребовало "общенародие", а "общенародию" представить кондиции как добровольный дар новой императрицы и не дать той и другим времени выяснить правду, пока не укрепится новая форма власти, — для решения этой задачи князья Дмитрий Михайлович и Василий Лукич разработали жесткую систему действий депутатов. Наказ, который депутаты получили при отбытии, был убедительно реконструирован Д. А. Корсаковым.

1) Вручить Анне Иоанновне "кондиции" совершенно наедине, без присутствия посторонних. 2) Строго следить за тем, чтобы ей не было сообщено каких-либо вестей из Москвы помимо депутатов. 3) Объяснить ей, что "кондиции" заключают в себе волю и желание всего русского народа (в то время под народом разумелись высшие полноправные классы общества). 4) Убедить ее принять "кондиции", потребовать от нее удостоверения в их исполнении. 5) По подписании ею "кондиций" прислать их немедленно в Москву с одним из депутатов. 6) Стараться, чтобы она не брала с собой своего камер-юнкера Бирона и вообще никого из придворных курляндцев. 7) Поторопить Анну Иоанновну приездом в Москву, до чего не будет объявлено в народ о кончине Петра II и о ее избрании. 8) О всех действиях депутатов в Митаве, о времени отъезда царевны Анны Иоанновны из Митавы и о следовании ее от Митавы до Москвы с каждой станции доносить Верховному тайному совету, для чего князю Василию Лукичу Долгорукому выдать "цифирную азбуку", т. е. условный цифровой шифр. 9) Анну Иоанновну отнюдь не допускать ехать одну, а сопровождать ее депутатам. 10) Озаботиться, чтобы как о поездке депутатов, так и о переговорах их с Анной Иоанновной не могли дойти слухи до Петербурга и за границу[80].

Но даже в случае самого счастливого стечения обстоятельств осуществлять головоломный политический трюк — держать в неведении и Анну, и "общенародие" — можно было только очень короткое время. Очевидно, на этом и строил свой расчет князь Дмитрий Михайлович. Считаные дни не давать противникам поводов и возможности для контрдействий, а затем неколебимо закрепить новую государственную реальность.

Чтобы эту реальность — резко ограниченное самодержавие, то есть конституционную форму правления, — закрепить, требовалось, соответственно, принять конституцию.

Конституция эта у князя Дмитрия Михайловича была готова.

Дваюдцать третьего января он представил проект новой организации власти Верховному тайному совету. Совет был, конечно, тайный, но сведения о происходящем на его заседаниях без особого промедления распространялись по Москве.

Главные источники информации для историков — донесения иностранных послов. Послы, в свою очередь, черпали сведения в кругу своих московских знакомых. И стало быть, проект Голицына был известен широко. А, судя по первым впечатлениям иностранных дипломатов, сама идея конституции встретила одобрение в обществе. Испанец де Лириа писал:

Идея нации та, чтобы считать царицу лицом, которому они отдают корону как бы на хранение, чтобы в продолжение ее жизни составить свой план управления на будущее время… Твердо решившись на это, они имеют три идеи об управлении, в котором еще не согласились: первая — следовать примеру Англии, в которой король ничего не может делать без парламента; вторая — взять пример с управления Польши. Третий вариант — республика.

Француз Бюсси в тот же день — 23 января — доносил своему правительству, что императрица должна будет "руководствоваться правительственным советом, назначенным народом". То есть речь идет о представительном правлении. Он же сообщает несколько позже о тех же трех вариантах, что и де Лириа, и прибавляет четвертый — аристократическая республика.

Саксонец Лефорт подтверждает сведения двух своих коллег. "Одни хотят его (правление. — Я. Г.) устроить наподобие правления Англии, другие — подобно Польше, а третьи желают республики".

Слухи о кондициях, которые, естественно, разнеслись утром 19 января, вызвали энтузиазм в кругах, близких к дипломатическому корпусу. Этот энтузиазм передался и дипломатам. Секретарь французского посольства Маньян сделал 22 января крайне примечательную запись:

Нельзя еще сказать в эту минуту, какова будет эта новая форма правления, ни того, будет ли оно устроено по образцу английского правления или же шведского. Намерение старинных русских родов, однако, как понимают, состоит в том, чтобы воспользоваться таким благоприятным стечением обстоятельств для своего освобождения от ужасного рабства, в котором они до сих пор находились: они положат предел деспотической власти, с которой русские монархи могли распоряжаться по своей прихоти и произволу жизнью и имуществом своих подданных, без всякого различия званий и без судебного разбирательства; вельможи Русской империи, наравне с ее народом, не имеют никаких привилегий, спасающих их от истязаний кнутом, от лишений званий и должностей. Поэтому нет никакого повода сомневаться, что внимание русских будет прежде всего обращено на это положение; по крайней мере, если они этого не сделают — можно сказать, что они упустили случай лишь по недостатку смелости.

Ему вторит англичанин Рондо: "Если русские воспользуются настоящими обстоятельствами, им, пожалуй, удастся освободиться от установившегося рабства".

Де Лириа уже утром 19-го в срочном донесении объяснял побуждение русских произвести радикальную реформу чрезвычайно простым, но близким к реальному разумению среднего дворянина образом: "Они думают, что, если цари останутся такими абсолютными, как это было доселе, всегда найдется фаворит, который сможет управлять ими и жезлом, и пырком, и швырком[81], как делали в продолжение царствования покойного царя Петра II князь Иван Долгорукий и его отец".