Сегодня никого нельзя винить в том, что мы потерпели неудачу. Если отказываешься от всего личного, то в этом нет ничего радостного. Подобно 1918 году, мы взираем на происходящие в мире события с вынужденной беспомощностью, хотя это уже не намеренная бездеятельность. Увы, сложилась резервная армия коммунистов, которая выступает под черно-красно-золотыми знаменами. Однако настанет момент, и она дрогнет. Итоги Лондонской конференции[21]— это страшное оправдание нашего ноябрьского предприятия[22]. Скоро через океан перелетит самый большой дирижабль в мире. После его прилета по высочайшему указанию начнется разрушение Германии. В Берлине это считают естественным. Право, иногда мне хочется задушить собственными руками некоторых из берлинских политиков!

Я по-юношески наивно полагал, что Бавария на имперском совете — по призыву нового министра-президента и некоторых националистов — выступит против второго Версаля. Однако даже в Баварии раздают голоса, которые поддерживают закон о банках и промышленной нагрузке. Звучат речи о том, что все зло приходит из Берлина и что Бавария более не намерена действовать в интересах севера. Но все это остается словами, ни у кого не хватает мужества начать действовать. Поэтому я рад, что принимал участие в ноябрьских событиях! После этого я могу заявить, что, моя совесть чиста. Могу однозначно утверждать, что, останься я на свободе, меня бы одолели внутренние сомнения. Мне было бы стыдно, что я не нахожусь в тюрьме вместе со своими приятелями. Иногда ко мне приходят твои письма, как будто бы я был уникальным в своем роде. Однако я рассматриваю внешний мир лишь через тюремную решетку. В тюрьме жить не в пример легче. Здесь не надо беспокоиться о постах, о своей семье. Однако даже здесь, как на свободе, можно заниматься деятельностью. И товарищи, которые выходят на свободу, сразу же пытаются сделать все возможное, чтобы семьи их друзей не голодали. Они ни о чем не сожалеют! 8 ноября они шли навстречу смерти!..

Во всяком случае, ты не должен полагать, что мои случайные посещения долины были хоть как-то связаны с моим арестом. Он был моим собственным выбором. Я думаю приобрести над собой такую силу, чтобы в итоге мои желания перестали иметь решающее значение. Но они сменяют друг друга, подобно дождю и солнечной погоды. Против природы мы бессильны. Мое «курортное лечение» пошло мне на пользу. Я очень много размышляю о работе, которую ты ожидаешь от меня. Все же тонкие ломтики лучше отрезать острым ножом.

От одного гессенца я получил все твои выпуски «Геополитики». Вот за что тебе надо высказать искреннюю благодарность! Этот журнал имеет несомненную ценность. По крайней мере, те его номера, что уже увидели свет. Конечно же, мне не суждено прочесть греческие буквы, так как я никогда в жизни их не учил. Если ты считаешь, что древний поэт Анакреонт в переложении на немецкий язык выглядит пошло, то лучше отказаться от таких переводов. Хотя мне, конечно, жаль, что я не могу его прочесть. Однако куски из латинского, которые ты подбираешь с огромнейшей тщательностью, доставляют мне большую радость.

Несколько дней назад я задался себе целью. В ожидании Пёхнера[23]я вознамерился осветлить мою отапливаемую камеру. Мне хотелось бы камеру, окна которой были направлены в другом направлении. Однако после того как Пёхнер не прибыл, я определенно продолжу пребывать на мешках. Если мне удастся побеседовать с тобой еще раз перед тем, как ты отправишься в поездку, то знай, что буду очень рад… Мое письмо попадет к тебе в руки, скорее всего, накануне твоего дня рождения. А потому я еще добавляю множество поздравлений и наилучших пожеланий. Ты проведешь этот праздник первый раз в новом доме, который всегда являлся желанным для тебя. Пусть все твои мечты становятся реальностью. Я думаю, что в этот день в новой резиденции появится друг Хайнц [Хаусхофер]. Все наши передают ему привет как старому соратнику, как мы называем друг друга после событий ноября[24]. Многие из наших сподвижников неосознанно теперь продолжают борьбу, начатую десять лет назад. Это борьба за существование. Смею надеяться, что она будут вестись за наше долгое будущее.

С искренним дружеским приветом твой Рудольф.

P.S. Могу сделать радостное дополнение. Я получил сообщение, что был оправдан Имперским верховным судом. Это последняя инстанция, которая снимает с меня обвинение в создании «вооруженных банд» в Вюртенберге… Времена, Горацио, времена.

Письмо Рудольфа Гесса, адресованное Карлу Хаусхоферу

Мюнхен, 4 октября 1926 года

Мой дорогой, глубокоуважаемый друг!

Теперь я понимаю, почему я вновь и вновь хотел позвонить тебе 28-го числа. В тот день было странное стремление, которое охватило меня. Я не мог понять его причин. Оказывается, ты предпринимал тщетные попытки сделать то же самое.

И опять у меня не слишком чистая совесть. Мне должно быть стыдно, что долго не писал после того, как послал «утешительные» известия. Прости, пожалуйста, мое непростительное молчание.

По поводу некоторых дел можешь больше не волноваться. В среду у меня было третье лицо[25]. Это был весьма приятный парень, который заверил меня, что отнюдь не испытывает восторга от возложенной на него миссии. Он осведомился, по-прежнему ли я настаиваю на сатисфакции. Я пояснил ему, что даже после 1918 года чувствую себя связанным отнюдь не со всеми традициями, от которых отказалось гражданское общество. Я был готов драться на дуэли только со зрелыми мужчинами. Нелепое детское поведения некоторых людей лично для меня не являлось поводом для дуэли. Я был готов подтвердить это любым способом, в том числе письменно. Если противоположная сторона чувствовала себя оскорбленной, то я хотел бы услышать конкретные претензии. Мне хотелось бы их услышать хотя бы по политическим мотивам. Это должно было убавить пылкие желания уязвить секретаря Гитлера. Тогда он спросил меня, готов ли я был забрать назад свои оскорбительные слова. На что я ответил, что даже не понимаю, о каких словах идет речь. На это он мне ответил, что передает вызов драться на тяжелых саблях. Я принял его с предельной серьезностью и подобающим моей чести видом. После чего рекомендовал решить вопрос об оружии с моим секундантом. Тот прибыл на следующий день в указанное место. Однако оказалось, что речь шла о визите вежливости. Когда он завел речь, то выяснилось, что вопрос теперь рассматривался студенческой корпорацией. Что-то пустословили о том, что решение будет вынесено в 24 часа. И с тем пор ни я, ни мой секундант не имеем ни малейшего понятия, как был решен этот вопрос.