С виноватым видом вошла Анна Гавриловна:

– Сегодня же снимем…

Лекарственный дурман, терзавший Ларису Васильевну, сделал ее бесстрашной. Подойдя вплотную к Борзову и Анне Гавриловне, она угрожающе сказала:

– Мне кажется, нам есть о чем поговорить тет-а-тет!

Низенькие Борзов и Анна Гавриловна переглянулись исподлобья волчьими искорками.

– Ну что ж, – согласился Борзов, – давайте поговорим… Начистоту.

* * *

Борзов всплеснул руками:

– Анна Гавриловна, что вы ей укололи?!

– Но вы же помните, профессор, в каком она была состоянии…

– Тогда почему у больной наблюдались ночью галлюцинации?

– Прекратите комедию, – Лариса Васильевна холодно врезалась в их наигранный диалог. – Меня не интересует, кто вы и чем занимаетесь, я не вмешиваюсь в ваши дела – видите, какая я покладистая. Я хочу только одного: отпустите меня отсюда, я никому не скажу ни слова, делайте с остальными что вам заблагорассудится, а меня отпустите!

– Опомнитесь, голубушка, – не шутя взмолился Борзов, – куда вам идти, мы не можем вас отпустить… Во всяком случае, пока вы не успокоитесь и не примете висмутовые процедуры.

– Я ухожу, – твердо сказала Лариса Васильевна.

– Помните, уклонение от лечения венерических болезней после врачебного предупреждения, по статье сто пятнадцать Уголовного кодекса, наказуется лишением свободы сроком до двух лет. Уголовную ответственность влечет как отказ пройти курс лечения в медицинском учреждении, так и иные действия, свидетельствующие о наличии злого умысла, направленного на уклонение от лечения! – угрожающе процитировал Борзов.

– Воля ваша, заявляйте в прокуратуру, – сказала Лариса Васильевна.

На лице Анны Гавриловны от злости вспухли жилы.

– Акимовна ей еще компоту наварила!

– Единственно знаю, – каркнул Борзов, – сами примчитесь, голубушка, только поздно будет!

– Прийде коза до воза та й скаже: «Ме!» – пробормотала Анна Гавриловна.

– Пся крев! – по-польски выругался в захлопнувшуюся дверь Борзов.

* * *

Лариса Васильевна пулей вылетела из больницы. Она сразу поймала машину и поехала домой. Шофер старался казаться бесстрастным, но, видимо, внешний вид Ларисы Васильевны располагал к той настороженной брезгливости, с которой он принял деньги – двумя пальцами, как дохлую крысу.

Родные стены успокоили Ларису Васильевну. Она не испытывала голода, но заставила себя выпить стакан кефира. Стирая перед зеркалом молочные усы, Лариса Васильевна была неприятно поражена – под ними обнаружились настоящие. Конечно, у нее и раньше росли совсем не приметные усики, не нуждавшиеся даже в осветлении. Теперь же прозрачные волосики на губе отчетливо погрубели и потемнели.

В животе противно урчало и булькало, как в прорвавшейся канализации, в желудке ощущались чьи-то маленькие шажки.

Попытка соорудить на голове прическу окончилась слезами. Сколько она ни расчесывалась, массажная щетка всякий раз оказывалась полна волос: они лезли пучками, так что на висках очень скоро обозначились проплешинки.

Прыщики вокруг лба подсохли, но совершенно не готовились к смерти, а как-то затаились. Кожа на теле принципиально изменилась по оттенку, и поры чудовищно разверзлись.

Лариса Васильевна еще не потеряла веры в нормальную медицину и поэтому решила обратиться в районную поликлинику по месту жительства. Только скрыв лицо платком, она отважилась показаться на улице.

Она терпеливо высидела очередь на флюорографию. Ветеранам и старухам, казалось, не будет конца. Наконец и ее пригласили зайти. Толстая докторша, даже не повернувшись к Ларисе Васильевне, сказала, чтоб та разделась до пояса и зашла в кабинку.

– Вдохните, – скомандовала докторша.

Лариса Васильевна набрала полную грудь воздуха и через несколько секунд выдохнула жуткой тухлятиной. Задыхаясь от собственного зловония, она выскочила из кабинки. Докторша, присев за стол, уже что-то строчила в ее карточке. Как и все по кладистые пациенты, Лариса Васильевна с деланной бодростью поинтересовалась:

– Ну, как там у меня дела?

– Совсем сгнила от сифилиса, матушка! – неожиданно мужским голосом произнесла докторша, обернувшись к Ларисе Васильевне, а потом зловеще расхохоталась.

Лариса Васильевна кинулась вон из поликлиники.

* * *

Недуг тем временем прогрессировал. К вечеру усилился рост волос над верхней губой и на подбородке, волосы были седые и жесткие, брови же и ресницы, наоборот, облысели.

Прежде чем спустить воду, Лариса Васильевна заглянула в унитаз, и то, что она увидела, окончательно деморализовало ее – в унитазе плавала матка, плавничками трепыхались обрывки подгнивших тканей.

Ночью Лариса Васильевна часто вставала с постели, проверяла замки, бродила из угла в угол, тоскливо повторяя:

– Горе, горе…

* * *

Молодой врач Николай Георгиевич Прущ делился скабрезным анекдотом. Практикантка готовилась рассмеяться, Прущ перешел на интимный шепот. Практикантка залилась дурацким журавлиным смехом, нянька, убиравшая неподалеку, грюкнула ведром и распластала на полу чавкающую ветошь.

Прущ расцвел и, рассказывая следующий анекдот, прикидывал, как убедить практикантку в необходимости совместного распития кофе хотя бы на людях. О событиях, происходящих без свидетелей, он пока не задумывался.

Какая-то женщина явно намеревалась юркнуть в подвал.

– Куда вы? – остановил ее Прущ. – Там ничего интересного нет.

– Я уже была там… – В тембре женщины преобладал носовой призвук. Гуммозные поражения захватывали хрящевые и костные ткани черепа больной.

«А говорят еще, что у нас не встретишь образчик с третичным периодом», – с удивлением отметил Прущ, а вслух спросил:

– Вы к кому? Я имею в виду, кто ваш лечащий врач?

– У меня нет лечащего врача, я больна всего две недели…

– Вы у нас впервые? – продолжал допытываться Прущ.

– Меня принимал и осматривал доктор Борзов, – ответила женщина.

Нянька с грохотом уронила ведро. Больная вздрогнула и тревожно оглянулась.

– Мне нужно найти доктора Борзова!

– Если я вам сообщу, что этот Борзов никогда не работал здесь… – Прущ всегда предпочитал говорить правду.

– Как же так?! – Взгляд женщины неприятно прыгал с Пруща на практикантку и обратно.

– Думаю, вам стоит обратиться ко мне, моя фамилия Прущ…

– Я помню! Кабинет номер девять, меня направляли к вам.

Больная истерично разрыдалась.

«Ох, и намаюсь с ней», – подумал Прущ и учтиво улыбнулся.