Они замерли, удивленно переглянулись и покосились по сторонам, как будто ожидали увидеть каких-то намного более важных, чем они, абитуриентов Терранского университета, к которым и относилось это столь вежливое и уважительное объявление. Но рядом никого не было, и Мишка неуверенно переступил с ноги на ногу, потом решительно махнул рукой:

— А-а, пошли!

Они как-то пропустили мимо ушей словосочетание «комфортабельный автобус» и, как оказалось, зря. Автобус был… великолепен. Когда они, закинув свои потертые пожитки в роскошные полированные недра багажного отсека, забрались в салон, вознесенный над крышами окружающих автомобилей, их встретила приятная женщина средних лет в ослепительно белой накрахмаленной блузке. Естественно, на ней было надето и что-то еще, но у Филиппа в памяти отложилась именно эта самая блузка той ослепительной белизны, какую он прежде видел только в телерекламе импортных отбеливателей. Женщина приветливо улыбнулась:

— Какие напитки предпочитаете?

— Чего? — ошарашено ляпнул Мишка, совершенно выбитый из колеи всем этим великолепием, а женщина снова улыбнулась, на этот раз как-то уж очень ласково, и пояснила:

— У нас есть чай, кофе, черный и со сливками, а из охлажденных — кола, спрайт, фанта, соки и минеральная вода. — Заметив растерянность на лице Мишки, она добавила: — Для вас это совершенно бесплатно.

Как оказалось, университет находился довольно далеко от Москвы. Когда автобус заполнился, они попетляли по московским улицам, пересекли окружную, а затем еще около часа катили куда-то сначала по широкому шоссе, затем уже по более узкой, извилистой дороге, то и дело легко обходя катящие в ту же сторону грузовики и самосвалы. Женщина в блузке пояснила:

— Университет еще строится, но для вашего курса все помещения уже полностью готовы.

Автобус свернул на широкую дорогу, обсаженную по обеим сторонам молодыми деревцами, за которыми виднелись разбросанные тут и там небольшие двухэтажные, двухподъездные домики с остроконечными крышами, и покатил к комплексу больших зданий, центральным из которых было высокое, ослепительно белоснежное циклопическое сооружение (как они потом узнали, это был центральный стадион).

Когда они высыпали из автобуса, все та же женщина указала на короткую шеренгу ярких табличек с силуэтами зверей и птиц и надписями «Военный факультет», «Юридический факультет», «Промышленно-инженерный факультет», от которых по асфальту уходили разноцветные полосы:

— Идите вдоль своей полосы, она выведет вас к нужному факультету, а там вас встретят.

Филипп взглядом отыскал свою табличку с изображением парящей совы и повернулся к Мишке. Тот с улыбкой глядел на свою, на которой был изображен вздыбленный медведь.

— Глади-ка, к тезке попал. — Он повернулся к Филиппу. — Ну ладно, давай прощаться, земляк. Думаю, скоро свидимся. — И они обменялись крепким рукопожатием. Так начался его первый день в университете…

До своей секции Филипп добрался, когда уже совсем стемнело. В общем холле сидел куратор и смотрел «Сегодня в полночь» по НТВ. Телевизоры были в каждом двухместном номере, но в холле стоял «Плано» с плоским экраном и хорошим звуком. Хотя для новостей хватило бы и обычного «Самсунга», так что пребывание куратора в холле скорее всего объяснялось тем, что из комнаты Ташки доносился смех и звон посуды. Похоже, к Ташке опять пожаловали кавалеры. Спиртное в университете не то чтобы было запрещено, но не одобрялось. Впрочем, пиво и легкие вина продавались открыто, хотя и стоили раза в полтора-два дороже, чем в Москве. Впрочем, учитывая, что все питание для студентов было бесплатным, это были не такие уж большие расходы. А вот за водку или что-либо не менее крепкое можно было загреметь на красную карточку. Ее вешали студенту на шею, и это означало, что на время действия карточки все бесплатные услуги для этого студента становились платными — питание, уборка помещений, услуги прачечной, пользование Интернетом, тренажерные залы и бассейны и все остальное. Когда у человека за неделю почитай за просто так улетает три-четыре тысячи рублей — поневоле задумаешься. И схимичить не было никакой возможности. Хотя эта карточка болталась на шее на обычных тесемках, попытка снять ее или спрятать оказывалась себе дороже. Кураторы, которые и вешали эту карточку на шею, были с группой почти постоянно. Да и к тому же, как оказалось, информация о попавшем на красную карточку передавалась всем кураторам курса, а их было пять тысяч, не меньше — по одному на каждую группу. А результат таков — один умник, попытавшийся провернуть подобный финт, был засечен в первом же кафе и влетел на две дополнительные недели, да еще на предупреждение. А после второго предупреждения все, кранты — отчисление. Говорят, он до сих пор ездит по выходным в Москву разгружать вагоны. Впрочем, любителей приложиться к беленькой на курсе практически не было. Недаром все они прошли через жесткий предварительный отбор. Так что сейчас Филипп и забыл, когда в последний раз видел у кого-нибудь на шее этот красный картонный прямоугольник.

К тому же, хотя по Положению, с которым каждый студент был ознакомлен под роспись, сию карточку куратор мог использовать по своему собственному усмотрению, как-то так сложилось, что влетали на нее практически только за водку. О других случаях Филипп слышал только два раза, и одного из тех двоих уже отчислили. Впрочем, Ташка, похоже, тоже была на грани. Во всяком случае, эта ее глупая война с куратором вполне могла закончиться отчислением. А чего воевать-то? Дядька им попался довольно смирный, особо в их дела не лез, не пас, только вносил в списки на различные соревнования да нудел, если срывали зачеты. Ну еще и маячил в их отсеке. Зато когда Куракин траванулся домашними грибочками, дядька быстренько привел его в чувство без всякой медицины. И если надо было талончик на переговоры купить или заранее заказать место в субботнем автобусе до Москвы, так тоже никаких проблем — всегда шел навстречу…

Дверь Ташкиной комнаты распахнулась, и на пороге появились сама Ташка, ее соседка и два Ташкиных кавалера.

— А, Фил, поможешь убраться?

Один из кавалеров, явно принявший чуть больше, чем следовало бы, резво обернулся:

— Зачем Фил, мы и сами…

Но Ташка молниеносно пресекла его попытку еще немножко подзадержаться:

— Иди уж, чудо, Марьяна вас проводит.

Куратор молча проводил взглядом развеселую компанию и, поднявшись из кресла, проследовал в свою комнату. Когда за его спиной захлопнулась дверь, Ташка сердито фыркнула:

— Стучать помчался. Ненавижу!

Филипп укоризненно покачал головой:

— Зря ты так. Он дядька неплохой. Другой бы давно уж…

— А зачем нам другой? — Ташка гневно вскинула голову. — Ты подумай, Фил, зачем нам эти пастухи? Мы уже взрослые люди, студенты. А к нам приставили каких-то пожилых дядек и теток, которые ходят за нами, все высматривают, загоняют нас на всякие соревнования, следят, как мы проводим свое свободное время. Сколько можно? Это МОЕ свободное время. В каком еще университете или институте есть такие кураторы? Кому, в конце концов, какое дело, что я пью и с кем я сплю? — Она резко развернулась и исчезла в своей комнате, с грохотом захлопнув дверь перед носом Филиппа. Он несколько мгновений постоял в растерянности, и тут сзади раздался негромкий голос куратора: