Постоянная работа приносит постоянные деньги, и ей больше не нужно будет выпрашивать у худрука роли.

В общем, жизнь налаживается, и Лариса, главное, не сердится на нее из-за этой несчастной газеты, раз сама предложила посидеть с Данилкой.

Настя чуть не расплакалась от благодарности. На всякий случай переспросила, точно ли Ларисе удобно и не нужно ли поискать какую-нибудь другую няньку, в крайнем случае договориться с мамочкой из соседней парадной, которая, когда муж был в командировке, пару раз оставляла у Насти свою дочку, чтобы сходить в магазин, и обещала тоже выручить при форс-мажоре. Но Лариса засмеялась, что своего парня она чужим людям не отдаст и с работы ее отпустят очень охотно, потому что она дисциплинированная до тошноты. Пора сходить с пьедестала.

Настя поняла, что инцидент исчерпан, мир в семье восстановлен, и на радостях забыла позвонить в справочное.

* * *

В понедельник утром Вера проснулась такой разбитой, что обрадовалась, вдруг заболела и появилась уважительная причина не ходить в суд. Она поставила градусник, который показал тридцать шесть и шесть. Вера стряхнула ртуть и снова сунула термометр под мышку, держала по часам десять минут, но результат оказался прежним.

Пульс тоже был очень даже ничего, пришлось признать, что чугунная голова у нее от двух дней, безвылазно проведенных дома в компании чая и плюшек.

А хуже всего, что она не просто забыла постирать свой единственный приличный летний костюм, но после разговора с начальницей, торопясь упасть в кровать, бросила его комом на стул, где он благополучно и провел все выходные, так что сегодня надеть его было невозможно.

Вера выглянула на балкон в робкой надежде, что похолодало, но нет. Солнце весело припекало с безоблачного неба, а тут еще и по радио сказали, что температура воздуха днем достигнет двадцати двух градусов.

Пришлось доставать старое платье, которое когда-то было очень хорошее, а сейчас подошло вплотную к той черте, за которой отслужившие вещи отправляются на дачу.

Черт, она будет выглядеть настоящей замарашкой среди всего этого бомонда, пришедшего поддержать Соломатина, а ну и ладно! Вера даже краситься не стала, все равно сегодня снова плакать.

Увидев ее, Мишины родители переполошились, что это она такая бледная, уж не больна ли, и в другое время Вере стало бы противно от этих хлопот, а сегодня нет. За дни, проведенные в суде, она как-то незаметно для себя сроднилась со свекром и свекровью, не полюбила, но чужими они для нее быть точно перестали.

До обеда выступали какие-то бухгалтеры, раскладывали, как пасьянс, договоры, платежные поручения, накладные, акты, путевые листы и другие документы, но Вера не понимала, хорошо это для Миши или плохо, отчасти оттого, что не разбиралась в бухгалтерии, а главным образом потому, что вся была поглощена предстоящей пятиминутной встречей наедине.

Как ей действовать? К кому обращаться? В чье ухо прошептать сакраментальную фразу: «Я от Альбины Семеновны, вас должны были предупредить»?

Ведь страшно подумать, в какую ярость придет начальница, если Вера не поймет сигнала и пропустит свидание, о котором та с таким трудом договорилась. Нет, надо быть начеку!

Вера сидела как на иголках, жадно ловя взгляды конвойных, но те не обращали на нее никакого внимания.

Миша тоже почти не смотрел на нее, потому что сейчас как раз проводился анализ финансовых документов, которые подписывал непосредственно он, ключевой для него момент во всем процессе.

Только перед самым перерывом на обед, когда Вера почти отчаялась, она поймала многозначительный взгляд Келлера, адвоката Соломатина.

Решив, что ей почудилось, Вера потупилась, но когда снова подняла глаза, адвокат по-прежнему пристально смотрел на нее. Она слегка шевельнула бровью, он еле заметно кивнул.

Когда судьи вышли из зала, Вера хотела подойти к мужу, но Келлер украдкой показал ладонь, мол, притормози, а потом подошел и незаметно-незаметно, бочком вывел в маленькую комнатку, больше похожую на кладовку, и исчез.

Вера не успела осмотреться, как конвойный ввел Мишу, с грохотом подтащил единственный стул к двери и уселся, скрестив руки на груди и демонстративно глядя в потолок.

Муж обнял ее изо всех сил, так что, казалось, ребра затрещали. От него пахло земляничным мылом и горечью. Чужой, незнакомый запах.

– Как ты, любимая?

– Хорошо, хорошо.

Не успела она ответить, как он закрыл ей рот поцелуем.

– Ты разводись со мной, – сказал он, с трудом оторвавшись от ее губ.

Вере вдруг стало так грустно, будто она собиралась его ждать.

– Почему? Ты меня больше не любишь?

– Люблю, конечно, поэтому и говорю, что надо разводиться. Ведь десятку дадут, не меньше.

– А ты виноват?

– Ну конечно, виноват, Вера, что за вопрос, – усмехнулся Миша, – разводись, а сыну скажи, что я умер.

– Ты с ума сошел?

– Вер, времени нет на эмоции, сейчас главная задача – вас со Славиком обезопасить. Ни к чему ему папаша-зэк, сама понимаешь. С таким пятном на биографии его никуда в хорошее место не примут.

– Как знать…

– Да так и знать, Вера! Но главное даже не это, а есть опасность, что его потянет на блатную романтику, если он будет знать, что папа у него зэк. Я тут наслушался подобных историй, как сын по стопам отца, и очень не хочу, чтобы Славик следом за мной очутился в этом заведении.

– Миша…

– Для вас так будет лучше, – муж снова прижал Веру к себе и жадно вдохнул, – ах, как ты пахнешь… Короче, любимая, разводись и с посылками не заморачивайся. Об одном прошу – родителей не забывай.

Вера покосилась на конвойного. Он по-прежнему глядел в потолок. Где-то рядом Келлер, благодетель, устроивший это свидание, только не по доброте душевной, а чтобы Вера уговорила Мишу заслонить собой режиссера Соломатина. Разве это хорошо, порядочно? Если ты не виноват, оправдывайся, но не за чужой счет.

– Миша, – начала она, еле увернувшись от очередного поцелуя, – родителей не брошу, внука им предоставлю по первому требованию, не волнуйся, а сейчас послушай меня, пожалуйста, внимательно.

– Да, любимая…

Вера понизила голос:

– Ни в коем случае не бери на себя лишнего. Не поддавайся на эти штучки про чистосердечное, что, если скажешься организатором, тебе за это срок накинут, зато за признание скостят, и якобы то на то и выйдет. Не выйдет.

– Но сама видишь…

– Миша, у них на тебя ничего нет, – прошипела Вера, – настолько ничего, что они меня к тебе подослали.

– В смысле?

– Чтобы я уговорила тебя признаться, а взамен они меня с работы не уволят.

– Так, может…

– Не вздумай! Сиди, молчи и слушай своего адвоката. Она, верно, хорошая тетка, раз у меня требовали заменить ее на какого-то мрачного обсоса. Сиди, не дергайся, свое получишь, а чужого нам не надо.