Она даже, кажется, испугалась такого внимания. И, улыбаясь смущенно, отвечала:

— Господин, не стоит вам волноваться из-за меня. Я могу и на лавке спать, мне не впервой.

Он только кивнул, ничего не сказал больше, пошел наверх, в спальню.

Жена еще не спала, лампа с ее стороны кровати горела. Она то ли читала, то ли делал вид, что читает книгу. И теперь она смотрела на него недобрым взглядом.

— Отчего вы, госпожа моя, не в радости?

— Отчего же мне быть в радости, если живу я как холопка, не в покоях, а в хлеву каком-то.

— Потерпите, я дом велел строить, — сказал кавалер, стягивая сапог.

— Надумала я, — говорит ему Элеонора Августа, — что пока дома у меня подобающего не будет, к себе я вас допускать не буду.

— Отчего же так? — усмехался кавалер, снимая панталоны.

— Оттого, что детям моим в таком доме рождаться не должно. — Заносчиво сказала жена.

— А теперь, госпожа сердца моего, — начал он, залезая к ней на кровать, — запоминайте, что я вам говорю. Брать я вас буду когда хочу и где хочу, потому что право это мое, данное мне Господом и батюшкой вашим. Вас не силком под венец вели, и церковь мое право освятила.

Он откинул перину, схватил жену за ноги и рывком подтянул к себе, она только вскрикнул с испуга. А она спокойно продолжал, задирая ей подол рубахи, она снова была похожа на лягушку, что валяется кверху брюхом:

— А рожать вы будете там, где получится. Хоть в шатре, хоть в этом доме, хоть в обозной телеге, знали вы, за кого шли. Знали вы, что выходили вы замуж за война, а не за сеньора или вельможу придворного.

Она что-то хотела ответить, но он ладонью закрыл ее рот:

— Молчите и подчиняйтесь!

День был полон хлопот, в последний момент выяснилось, что многие телеги плохи и что на те телеги, которые хороши, лошадей здоровых не хватает, а еще что людей будет меньше.

И что лодок столько, сколько нужно, нанять не удалось. А те, что, вроде как, соглашаются, хотят знать, куда им плыть и что возить. А говорить лодочникам о том было нельзя. А если им не сказать, то они наниматься отказываются. Приходилось врать.

Вопросов появилось много, все нужно было решать. Только к вечеру все разрешилось, когда приехал Бертье и сказал, что дороги по сути нет, но он проведет груженый обоз от юга, от Рыбацкой деревни, до Эшбахта.

Офицеры разошлись к людям своим. Максимилиан, Увалень и Сыч стали носить доспехи и оружие в телегу, понесли ящик с его драгоценным успехом, его штандарт.

Госпожа фон Эшбахт за ужином слова не произнесла, только косилась на людей, что сновали по ее дому, таская секиры, доспехи и алебарды. Как будто все это ей не интересно. Она только переговаривалась тихо с госпожой Ланге. И та, наконец, отважилась задать ему вопрос, как будто от себя, но понятно было, что тот вопрос интересовал жену:

— Господин кавалер, — заговорила Бригитт вкрадчиво, даже стесняясь, — дозвольте задать вам вопрос.

— Конечно, госпожа Ланге, спрашивайте.

— Видно всем, что собираетесь вы и люди ваши куда-то? Может, скажете, куда? К чему такие приготовления?

— На охоту едем.

— Когда же?

— В ночь едем.

Жена что-то прошептала ей. Бригитт кивнула и продолжила расспросы:

— А к чему вы берете столько оружия? И, кажется, доспех тоже берете.

— Зверь большой, — ответил кавалер.

Жены фыркнула:

— Уж не на дракона собираетесь охотиться, господин мой?

— Именно, — улыбнулся он.

Сестра и дети, что сидели за столом с ними, вытаращили глаза, а маленькая Катарина тихо спросила у матери:

— Так господин идет убивать дракона или еретиков бить?

— Тихо, Катарина, молчи, — отвечала ей мать. — Не смей лезть в разговоры взрослых.

Но девочка не удержалась, сползла с лавки, как мать отвлекалась, и под столом доползла до дяди. Тут вылезла и спросила:

— Господин, так вы на дракона идете или на еретиков?

Он засмеялся и сказал:

— А там видно будет, кто первый попадется.

— Катарина, немедля или сюда! — заметила отсутствие младшей дочери Тереза.

— Ничего, пусть у меня посидит, — сказал Волков, сажая девочку себе на колено.

Он вдруг подумал, что ему нравится сидеть с этой девочкой и что другие люди за столом тоже ему нравятся. И тихие дети, и красивая и скромная госпожа Ланге. Даже спесивая и не очень красивая жена его, что сидит по правую руку от него, поджав губы, с кислым лицом, тоже ему не противна. Ничего, что глупа и заносчива.

Ничего, и с ней все образуется. И тут он понял, что уезжать от них он не хочет. Но уже через час, до темноты, он сядет на коня и поедет на войну.

Волков вдруг понял, что должен оставить распоряжения на случай, если ему не придется вернуться из этого похода. Он быстро ссадил Катарину с колен, встал и, не сказав никому ни слова, быстро пошел наверх, в спальню, к своему сундуку.

Да, денег у него было сейчас столько, что он себе раньше и представить не мог. Одного золота у него была целая гора.

Это были его монеты, которые он заполучил еще в Ференубурге и Хоккенхайме, да еще те, что он занял у городских нобилей, да еще те, что получил в приданое за жену. Он сложил в мешки более тысячи семисот монет. Да еще серебро! Те деньги, что епископ давал ему, да еще и те, что брату Семиону. Этих денег было так много, что он даже считать их не стал. В отельное место в сундуке он спрятал серебряную цепь, что жаловал ему герцог. И все перстни тоже положил туда же. Сверху стал бросать мешки с серебром.

Крышка сундука еле закрылась. Он даже думал выкинуть из сундука хрустальный сатанинский шар. Пойти, закопать его во дворе, но передумал. Кавалер спрятал ключи себе в кошель.

Попробовал поднять сундук хоть за одну ручку, но даже от пола его оторвать не смог. Да, даже в самых своих смелых мечтах, даже в самом юном возрасте не мог он представить, что станет обладателем стольких сокровищ.

Потом он взялся за перо и написал три письма. Позвал к себе монахов, Егана, Сыча и Максимилиана. Все пришли к нему.

— Иду в поход. Если не вернусь, вы двое будете моими душеприказчиками, — сказал кавалер, указывая на монахов. — Максимилиан, вы прочтете эти письма. Имущество мое поделите, как тут писано.

С сомнением сказал. Один из монахов был еще тот мошенник, а другой был простой болван, лекарь да книжник, хоть в честности его сомнений не было.

— Понемногу всем оставил, — продолжал Волков. — Все по трудам своим получат.

Все молчали, кивали понимающе. И только Еган сказал один:

— Господин, на кой дьявол оно вам нужно, зачем вам поход этот? Авось, Брюнхвальд жив, и то хорошо. Господь милостив будет, так оклемается. И вам воевать не нужно. Урожай хороший, да и без войн ваших проживем.