Жестокая насмешка промелькнула в темных глазах Хадидже, не коснувшись губ и никак не изменив спокойного, почти каменного выражения ее лица. Жаль немного, что их с Айше дороги, похоже, теперь расходятся, но такова жизнь. И лишь Аллах (а еще, возможно, полузабытая Богиня) ведает, что случится с человеком в будущем.

В конце концов, валиде еще не сказала своего слова…

С валиде всегда так: она вроде как и честная, открытая, ко всему миру пытается относиться дружелюбно, но вставать на ее пути Хадидже никому бы не посоветовала. Слишком многие совершили самую большую в жизни ошибку, приняв дружелюбие Кёсем-султан за безволие, а мягкость – за слабость натуры. Слишком многие. И вообще, подобных людей было столько, что Хадидже искренне удивлялась тем, кто вновь и вновь пытается ступить на этот путь, вновь и вновь твердит, что валиде размякла, постарела, потеряла хватку… Вон и Айше совершила эту ошибку. Потом примчалась к Кёсем-султан плакаться и проситься под крылышко. Но и ее судьба мало кого научила…

Хадидже не собиралась идти дорогой безумцев, равно как и не желала становиться хасеки у кого бы то ни было. Зачем ей? Будем честны с самой собой: кто бы ни стал султаном нынче, заправлять всем будет Кёсем-султан, а раз так, то не лучше ли служить истинной правительнице этого гадюшника? А султаны… они мужчины. Хадидже всегда была не лучшего мнения о мужчинах вообще, но о султанах она и думать не могла иначе, чем о безумцах.

А ведь Турхан может быть права, мелькнула вдруг странная мысль. Ибрагим, само собой, безумен, но вопрос не в этом. Безумен ли Ибрагим сильнее, чем нынешний султан, – вот в чем состоит настоящий вопрос! И раз уж даже матери не позволено навещать его, то единственная, кто может выяснить истинное положение вещей, – это Турхан!

Болезнь Ибрагима у всех на виду, о ней говорят вслух и открыто; болезнь султана Мурада тщательно скрывают. Однако симптомы у обоих схожи – оба видят то, что недоступно взгляду простых смертных. То, что видел и несчастный безумец Мустафа. И вопрос не в том, прорвутся ли со временем эти видения у султана Мурада, заговорят ли о них, как говорили о Мустафе и говорят сейчас об Ибрагиме. Вопрос в том, когда это произойдет.

А еще – хватит ли Кёсем-султан времени, чтобы придумать, как в очередной раз спасти страну и тех, кому не посчастливилось быть рядом с безумным султаном. Может, получится, может – нет…

Воистину несчастна та страна, которой предстоит выбирать между безумцем и безумцем! И воистину единственная надежда Блистательной Порты – это валиде, да благословит ее Аллах здоровьем и долгими годами жизни! Ну и Хадидже, верную ее служанку, вместе с ней.

Интересно, что ответила бы на просьбу Турхан валиде? Спросить бы ответа, да только не у кого…

Где сейчас Кёсем-султан, Хадидже точно не знала. Скорее всего, в клане Крылатых. Интересное местечко, самой бы там побывать… но вряд ли валиде возьмет с собой. Хадидже подозревала, что уж больно личный интерес у могущественной Кёсем-султан к этим людям, интерес, который сложно оправдать даже старинной дружбой с женой одного из руководителей клана, и знала, в чем конкретно этот интерес состоит, точнее, в ком, – но вот подробностей Хадидже не знала и знать не желала. Это как раз тот самый случай, когда меньше знаешь – крепче спишь. Самой Хадидже достаточно было знать, что Крылатые ни самой Кёсем-султан не враги, ни детям ее, а значит, случись что, и ей там будут рады. Может, и сына удастся повидать… Да и вообще, немаловажно знать, что есть куда податься в крайнем случае.

О сыне Хадидже старалась не думать – и не думать удавалось. Так хорошо удавалось, что малыш и его рождение впрямь начали казаться чем-то, что не с ней произошло. Да, родился у несчастной султанши когда-то слабый младенец… родился и умер, с кем не бывает? Хорошо, что один, – вон Кёсем-султан уже нескольких сыновей пережила.

Итак, что же сказала бы Кёсем-султан в ответ на просьбу подружки своего сына? С одной стороны, Турхан может развеять тоску Ибрагима, как-то унять его безумие. С другой… будет ли это полезно прежде всего для самого Ибрагима?

Хадидже так же, как и прочие, задавалась вопросом: что произошло в тот роковой день, когда на прогулку вышло четверо, а вернулось всего двое? Конечно, гадать особенно не о чем, но правда была столь чудовищна, что о ней предпочитали не говорить. Иначе пришлось признать бы, что султан собственноручно поднял руку на братьев, а в Оттоманской Порте такое было… не принято. Султаны отдавали приказы убить родичей множество раз, и множество раз приказы эти приводились в исполнение, но убивать самому, проливать священную кровь… Мужчины так сентиментальны! Впрочем, не Хадидже их судить.

Главное – втолковать глупышке Турхан, что за ее драгоценным Ибрагимом следят. И любой интерес в отношении наложницы, а не подруги детства будет воспринят… соответствующим образом.

Наверное, Кёсем-султан, присутствуй она тут, запретила бы глупышке навещать безумного шахзаде. Кёсем-султан считала, что не следует рисковать ни жизнью больного сына, ни жизнью девчонки, ослепленной то ли желанием помочь другу, то ли первой любовью… Но Хадидже считала, что бывают ситуации, когда риск оправдан.

И эта ситуация как раз из таких. Нужно только втолковать Турхан, что к чему. Да, любовь ослепляет и оглупляет, но совсем-то идиоткой бывшую бас-гедиклис никак не назовешь! А со временем, если все пройдет благополучно, и должок можно будет стребовать…

Хотя Турхан не из тех, у кого можно без труда стребовать должок.

Ну так и Хадидже не из тех, кто упускает добычу лишь потому, что обманывается, видя подругу в сопернице!

Валиде, скорее всего, рассердится. Но простит, если все пойдет, как задумано.

Риск есть, но можно свести его к минимуму, а польза видится немалой.

Хадидже сорвалась с софы, где сидела вольготно, небрежным взмахом руки отпустила евнухов и двух новеньких гёзде. Понятное дело, что далеко никто не уйдет: рассядутся по закоулкам и отрастят уши на всем теле. Но и это не так страшно, если знаешь способы поговорить с глазу на глаз, причем в буквальном смысле.

Турхан не подняла головы – не посмела. Лишь по телу пробежала дрожь. Эх, глупая девчонка, запереть бы тебя где-нибудь, пока дурь не выйдет, ну да Аллах с тобой. Получишь то, о чем мечтала. Только смотри потом, не жалуйся!

Хадидже опустилась прямо на пол, рядом с просительницей. Ухватила Турхан за подбородок, приподняла голову, приблизила свое лицо к ее – заплаканному, несчастному – и заговорила едва слышно, почти не разжимая губ (вдруг кто-то владеет искусством читать по губам и сидит в месте, где можно разглядеть даже такую интимную беседу):

– Твой шахзаде в опасности. Один неверный шаг, один неверный жест – и разделит судьбу братьев. Ничего не говори, моргни, если поняла.

Зрачки Турхан расширились, но девушка не произнесла ни слова. Лишь дыхание прервалось на миг, да закаменела спина. Затем Турхан медленно, так чтобы нельзя это было истолковать как случайность, опустила ресницы.