Эта замысловатая затянутая речь Сюнсукэ разочаровала Юити. Она не облегчила его душевных тягот. То, что было важным, когда он вышел из дому, на обратном пути стало малозначительным.

Во всяком случае, Ясуко хотела ребенка. Его матери тоже не терпелось обрести внука или внучку. В таком же ожидании с самого начала пребывали родители Ясуко. Этого же хотел и Сюнсукэ! И хотя Юити сознавал, что для счастья Ясуко был необходим аборт, убедить ее в этом представлялось крайне затруднительным. И насколько бы отвратительной ни была ее тошнота, силы ее возрастали и она упорствовала в своем праве иметь ребенка.

Наблюдая за друзьями и недругами, бегущими вприпрыжку и пританцовывая за своим несчастьем, Юити испытывал головокружение. Он впадал в уныние, сравнивая себя с предсказателем будущих несчастий. В тот вечер он пошел в «Рудон», сидел один и напивался. В думах о своем слишком раздутом одиночестве он все больше ожесточался, затем покинул бар с малопривлекательным мальчиком, чтобы провести с ним ночь. Шумный, войдя в пьяный раж, он плеснул виски за шиворот своему дружку, который еще не успел накинуть куртку. Паренек пытался отделаться шуткой, рассмеявшись одобрительно, но натужно. Он глядел на своего обидчика с раболепием. Выражение его лица погрузило Юити в уныние. На носке у мальчика высветилась здоровущая прореха, отчего настроение Юити стало еще более поганым.

Мертвецки пьяный, он уснул, не коснувшись мальчика. В середине ночи проснулся от собственного крика. Ему приснилось, будто он прикончил Сюнсукэ. В темноте Юити с ужасом разглядывал свои влажные от пота руки.

Со своими терзаниями и колебаниями Юити кое-как дожил до Рождества. Время, когда аборт еще был возможен, миновало. В один из дней, по-прежнему унылых и мучительных, он поцеловал госпожу Кабураги. От его поцелуя она почувствовала себя моложе лет на десять.

— Где ты собираешься провести Рождество? — спросила она.

— Рождественский вечер думаю провести с женой, хотя бы немного побыть примерным мужем.

— А мой муж ни одного Рождества не провел со мной! Я полагаю, что в этом году тоже придется праздновать порознь.

Юити поцеловал ее напоследок еще раз и поразился ее церемонности. Заурядные женщины в подобных обстоятельствах тотчас кинулись бы на шею разыгрывать роль влюбленной, но госпожа Кабураги, напротив, взяла свои чувства в узду и ускользнула от своего повседневного смятения. Юити был весьма напуган мыслью о том, что он любим такой благоразумной женщиной, которую не знал с этой стороны ни один мужчина.

У Юити были другие планы на Рождество. Его пригласили на Gay party в один дом, расположенный на горах Ооисо. «Гей» на американском сленге означает «гомосексуалист».

Это был особняк. Налог на имущество с него не взимался, дом был выставлен на продажу и не требовал расходов на содержание. Джеки, имевший стародавние протекции, ухитрился взять этот особняк в аренду. Им владела семья главы бумажной компании, которая после смерти своего кормильца сняла маленький домик в Токио и скромно проживала в нем. Когда они время от времени наведывались в этот сдаваемый внаем особняк, который был раза в три просторней их жилища, с садом в десять раз больше, чем их нынешний, они поражались постоянной шумихе тамошних гостей. Ночью, когда отправляешься на поезде со станции «Ооисо» или проезжаешь мимо, в глаза бросается свет в гостиной. Приезжающие к ним отсюда в Токио знакомые говорили, что горящий в их старом доме яркий свет вызывает у них ностальгические чувства по прошлым временам. «Уму непостижимо, как удается им так роскошно жить? — делилась своими подозрениями вдова. — Как-то раз я заглянула к ним в дом и застала их за такими богатыми приготовлениями к банкету!» Никто, впрочем, толком не знал, что происходило в том особняке с прилегающей обширной лужайкой и панорамой на побережье Ооисо.

Дни юности Джеки провел блистательно — настолько блистательно, что если бы кто и мог из нынешней молодежи сравниться с ним в славе, так это только Юити, став вторым после него. Настали другие времена. Джеки (несмотря на англосаксонское имя, он был японцем, вполне респектабельным) со своей красотой в качестве капитала совершил турне по Европе с таким размахом, какого не позволяли себе в то время даже высокопоставленные чиновники из «Мицуи» и «Мицубиси». Однако спустя несколько лет он расстался со своим английским покровителем. Джеки вернулся в Японию и недолго проживал в районе Кансай. Его патроном стал индийский миллионер. В то же время этого молодого человека, презиравшего женщин всеми фибрами души, обхаживали три дамы из общества «Асия». Этот легковесный ветреный красавчик по очереди исполнял обязанности перед своими покровительницами — точно так же, как Юити отдавал свой мужнин долг Ясуко. Его индийца поразил какой-то недуг в груди. Джеки обращался с этим тяжеловесным сентиментальным мужчиной бессердечно. Пока на первом этаже молодой любовник устраивал шумные гульбища с ватагой своих дружков, индиец лежал на ротанговой кушетке в солнечной комнате на втором этаже, натянув шерстяное одеяло до подбородка, читал Библию и проливал слезы.

В годы войны Джеки служил личным секретарем советника посольства Франции. Из-за этого его принимали за шпиона. Люди превратно толковали его частную жизнь.

Тотчас после войны Джеки прибрал к рукам особняк в Ооисо. Поселил в этом доме иностранца, с которым сблизился, и тот проявил недюжинный талант менеджера. Он все еще блистал красотой. Был, как женщина, без усов, без бороды, без возраста. Более того, сообщество геев с их единственной религией — культом фаллоса — уважало его и не скупилось на восхищение его неиссякаемой жизненной энергией.

В тот вечер Юити сидел в «Рудоне». Усталость навалилась на него всей тяжестью. Бледность щек, бледнее, чем обычно, придавала его возвышенному профилю немного настороженности.

— У Ютяна глаза сегодня с красивой поволокой, — обмолвился Эйтян и тут же подумал: «Как глаза моего первого друга, утомленного продолжительным любованием моря».

С самого начала Юити скрывал свою женитьбу. Эта скрытность стала причиной весьма завистливых сплетен. Он смотрел в окно на уличную сутолоку уходящего года, раздумывая о перипетиях последних дней. К нему снова вернулись страхи перед ночами, какие он переживал в канун и после своей женитьбы. Во время беременности Ясуко стала требовать непрерывной, неотвязчивой любви; требовать щепетильной, как у сиделки, заботливости. И снова Юити стали преследовать прежние мысли. «Я словно та неоплачиваемая проститутка. Я дешевка. Я самоотверженная игрушечка, — бичевал себя Юити. — Если Ясуко хочет задешево купить мужскую душу, то ей следовало бы научиться скрывать свои беды. Разве я не предаю самого себя, будто корыстная служанка?»

Воистину, тело Юити, когда он спал со своей женой, было гораздо дешевле его же тела, возлежащего рядом с возлюбленным мальчиком; эта перверсия ценностей превращала их супружеские отношения, которые выглядели в глазах людей весьма гармоничными и красивыми, в бесплатную проституцию, делала из него хладнокровную шлюху. И пока этот вялый скрытный микроб всечасно разъедал Юити, кто мог бы поручиться за то, что его не пожирал снаружи другой вирус их кукольного семейного очажка, где они играли в мужа и жену?