доволен таким решением. Он давно мечтал поохотиться на морских львов, и теперь его старая мечта должна была сбыться. Он еще до рассвета вышел на палубу и глаз не спускал с моря: все глядел, не откроется ли впереди остров. Но тут, как назло, едва рассвело, упал на море густой туман и не то что остров на горизонте, а верхушку мачты и ту не стало видно.

«Удар» встал на якорь. Люди разошлись по каютам, а боцман все ходил по палубе, смотрел, слушал: не потянет ли ветерок, не разгонит ли белые клочья тумана.

Вдруг он поднял голову, понюхал воздух и пошел к капитану.

— Похоже, у нас с наветра много зверя лежит, — сказал он.

— А ты почему знаешь, что с наветра и что много?

— Ветром дух несет, сильно моржом пахнет, — сказал боцман.

— Вон что, — улыбнулся капитан, — ну, однако, пойдем поглядим, понюхаем.

Он надел меховую куртку, теплую шапку и вышел на мостик.

— Молодец ты, Гаврил Иванович. Моржом не моржом, а зверем действительно пахнет, — согласился капитан и велел поднимать якорь.

Самым малым ходом, чтобы в тумане не налететь на мель, «Удар» пошел против ветра. Прошли так час.

Вдруг посильнее потянул ветер с берега, и все на судне сразу услышали далекий крик, лай, вой, писк и визг. Точно тысяча собак затеяли драку. Потом сквозь эти звуки услышали шум прибоя впереди и опять бросили якорь.

И, хоть рядом был зверь, и много зверя, — все равно нельзя было начинать промысел, потому что туман стал еще гуще. Так заволокло, что вытянешь руку и пальцы не увидишь.

Простояли до утра. А утром туман разнесло, и открылся совсем рядом остров Сахарная Голова.

Внизу вокруг острова и на его склонах башнями торчали высокие острые скалы, а у самой воды расстилался узкий каменистый пляж. И на пляже и на скалах — всюду виднелись сивучи. Тут их сотни были, а может быть, и тысячи.

Гаврил Иванович в бинокль рассматривал морских львов, то и дело покачивая головой. Он и вырос и состарился на зверобойке, а таких зверей еще не видывал. Они были коричневые, величиной с корову, а по виду вроде тюленя, только с ушами и с гривами.

Тюлень на льдину с трудом влезает. А эти на самые вершины скал забирались да еще и дрались там. Они налетали друг на друга, кусались, били один другого здоровенными ластами. А внизу, на пляже, ползали потихоньку маленькие сивучата. При этом все они, и маленькие и большие, ревели на разные голоса.

С «Удара» спустили четыре шлюпки и моторный катер. Разобрали винтовки, багры, крючья. Мотор не стали заводить и на веслах подошли к берегу. Катер поставили на якорь, шлюпки вытащили на пляж, чтобы их не унесло, и широкой цепью раскинулись по краю острова.

А сивучи сперва и внимания не обращали на охотников. Только маленькие сивучата, извиваясь, как ящерицы, поползли к воде.

Но, как только раздались первые выстрелы, огромные сивучи стали прыгать со скал прямо вниз, и казалось, что они тут же и разобьются об острые камни. Но они как ни в чем не бывало, словно мячики, высоко подпрыгивали на своих ластах, снова падали на камни и торопливо ползли к морю. И так страшно скалили они свои огромные белые зубы и так грозно ревели, что молодые матросы дрогнули и стали отступать к лодкам.

— Эй ты, герой! — покрикивал Гаврил Иванович, хватая за рукав то того, то другого. — Не бойся, не съест тебя зверь, только сам ему в пасть не лезь. Ты не смотри, что он страшный. Винтовка-то тебе на что дана? — И, почти не целясь, он тут же посылал пулю в голову огромному зверю.

Меньше чем за час сотни туш уже лежали на берегу.

— Амба! — крикнул Гаврил Иванович и замахал над головой винтовкой.

Выстрелы сразу замолчали. Катер подошел к берегу, с палубы подали длинный буксир и катером принялись стаскивать туши в воду. В воде их счалили, подцепили под корму и не спеша повели к борту «Удара».

С воды на длинной стреле поднимали зверя на палубу и скоро столько навалили, что и пройти стало негде. А когда всю добычу подняли на борт, Гаврил Иванович взял большой нож и стал учить молодых матросов снимать шкуры с убитого зверя.

Он подвешивал сивуча за задние ласты, сверху донизу посреди брюха распарывал шкуру острым, как бритва, ножом и приговаривал с усмешкой:

— Вот мы тебе шубу-то расстегнем. У тебя теперь шуба-то не по времени. Дай-кась я тебе, барин, раздеться помогу!

С этими словами он запускал руку в прорез и подрезал изнутри толстое сало. Так он снимал всю шкуру, укладывал в трюм шерстью вниз, а сверху маленькой лопаточкой круто засыпал солью.

До поздней ночи шла работа на «Ударе», но все равно всю добычу не убрали, отложили на завтра и разошлись спать. Один Петя Никулин остался на палубе. Он измерял туши рулеткой, взвешивал их, рассматривал внутренности и все, что замечал, записывал в толстую тетрадку. А Хомяков только раз вышел из каюты, потянулся, покурил и сказал Пете:

— Я прошу вас, товарищ Никулин, повнимательнее относиться к работе.

Утром снова отправились на охоту, и на судне осталось только четыре человека. Капитан остался на случай, если поднимется шторм, чтобы было кому управиться с судном. Боцман — сдирать шкуры: он делал это скорее и лучше всех. Повар — чтобы приготовить обед охотникам. А Хомяков остался просто так. Ему лень было вставать с койки.

Гаврил Иванович ловко обдирал зверя и потихоньку мурлыкал песенку. Морские львы ему очень нравились. Они были большие, как моржи, и безобидные, как тюлени. Лучше зверя для промысла и не придумаешь.

Работал Гаврил Иванович не торопясь, рассматривал сивучей. Заглянул он к ним и в желудки — поинтересовался, чем сивучи питаются. Там нашел он морские ракушки, раздавленные могучими зубами, рыбёшек и почти у всех — крупные камни-голыши.

Гаврил Иванович повертел камни в руках, осмотрел со всех сторон и пошел к Хомякову в каюту.

— Виктор Васильевич, — сказал он, — объясните мне, пожалуйста, зачем сивучи камни глотают.

Сивуч глотает камни, чтобы лучше, устойчивее держаться на воде. Этого боцман не знал, и Хомяков тоже не знал, но он и виду не подал.

— Это, боцман, не ваше дело, — сказал он