— Так вы из Шаранты? Хорошо там, поди: устриц много.

— Откуда? Там нет никакого моря. Я погляжу, вы с географией не больно-то ладите.

— Да? Ну и ладно. Отличные яблоки у вас в корзине! Почем брали? Мне вот тоже дорого обходится эта дыра у меня под носом, — и она показала на свой рот. — Сколько в нее ни клади, все мало.

— Да вы угощайтесь. Яблоки я купила у знакомого торговца в Лe-Аль. Он мне их почти даром отдал.

Мадам Баллю не заставила себя упрашивать. Она взяла сразу несколько яблок и снова уселась, а Эфросинья подхватила корзину.

— Я бы вам помогла донести, но что-то притомилась, ноги прямо гудят, — произнесла консьержка.

— Не подскажете, где тут студия фотографа? — раздался незнакомый голос.

Эфросинья и мадам Баллю одновременно повернулись к женщине в черном шерстяном пальто и покачали головами.

— Здесь нет такой.

— Но мне дали этот адрес: улица Сен-Пер, дом восемнадцать!

Кумушки переглянулись.

— Должно быть, это какая-то ошибка, — предположила мадам Баллю.

— Да нет же, у меня и письмо есть для фотографа, который живет в этом доме!

— Погодите-ка! Это, наверное, для месье Легри.

— Отлично, значит, я пришла по адресу. На каком этаже он живет?

Эфросинья сомневалась, что Виктор дома. Насколько ей было известно, он отбыл в Девятый округ к той, кого именовал своим «предметом обожания». Быть может, дама передаст послание через месье Мори, «будущего тестя моего Жожо», добавила Эфросинья про себя.

Айрис оставила Иветту, чтобы открыть дверь. Кэндзи не было дома, но она пообещала передать ему письмо, как только он вернется. Эфросинья, инстинктивно симпатизируя приветливой, миловидной гостье, предложила ей кофе. Айрис попросила ее чувствовать себя как дома, извинилась и вернулась к постели больной.

— Вы далеко живете? — спросила Эфросинья.

— Я пришла сюда пешком с улицы Шарло, там живет моя матушка — она сдает стулья напрокат в Люксембургском саду. Ее там называют мамашей Талон. Ну, я и сказала себе: «Бертиль, ты сможешь убить одним выстрелом двух зайцев: и матушку навестить, и письмо передать».

— Вас зовут Бертиль? Красивое имя. А я Эфросинья. Раньше торговала зеленью, теперь служу тут кухаркой.

— Неужели? Вот так совпадение — я тоже кухарка. В доме семьи дю Уссуа.

— И сколько у вас едоков?

Бертиль принялась загибать пальцы:

— Шесть… нет, теперь пять. Один умер. Ну, и слуги, конечно.

— С ума сойти! А я-то жалуюсь, что мне тяжело на всех готовить…

— Ничего, я справляюсь. Хотя порой, конечно, приходится повертеться. То мясо потуши, то приготовь жаркое по-бургундски, то подай особый соус… Уж вы-то знаете, приготовить соус — такая морока. Зато правду говорят: под соусом любое блюдо сойдет.

— И что, ваши господа довольны?

— А то! Едят так, что за ушами трещит. И все толстеют. Немудрено — я готовлю луковый соус с мукой.

— Мне приходится сложнее — мадемуазель, которую вы только что видели, вообще не ест мяса, представляете! Только овощи! Вот и выкручиваешься — придумываешь всякие блюда, — пожаловалась Эфросинья.

— А вы попробуйте добавить в овощи чуток отваренного мозга, и увидите: все добавку будут просить, — посоветовала Бертиль и поднялась, несмотря на уговоры Эфросиньи посидеть еще.

«Голодное брюхо глухо», — вспомнил Жозеф известную пословицу. Он уже устал слушать грустные песенки итальянки.

Прогулка получилась долгой: от пригорода Сент-Маргерит аж до Латинского квартала. Девушка завела свою шарманку на площади Бастилии, а потом шла с ней до набережной Сены, под мостами, к Нотр-Даму — откуда спешно ретировалась, завидев полицейских.

На улице Эколь-де-Медсин она наконец остановилась у дома номер один и зашла в лавку, где торговали подержанной одеждой. Там итальянка пару минут поговорила с хозяином — папашей Бланкаром, которого чаще называли папашей Монако, и он прилепил ей на шарманку листочек с названием своей лавки. Жозеф понял, что это давало девице право стоять здесь столько, сколько ей заблагорассудится.

Он провел два часа, укрывшись за тележкой торговца фиалками, страдал от голода и жажды, но переносил трудности стоически, считая своим долгом найти объяснение ужасному зрелищу, которое открылось ему в доме Ахилла Менаже. Жозеф верил в Бога, и потому не боялся покойников — когда речь шла о смерти естественной. Но убийство — совсем другое дело! К тому же его мучило чувство вины оттого, что он вот так взял и бросил тело старьевщика. Наконец он не выдержал:

«Итальянка явно не собирается уходить. Если я потороплюсь, то успею позвонить в полицию и сообщить об убийстве».

«Посланник» отпрянул в тень арки. Какого черта этот сопляк ошивается здесь? Куда он вдруг побежал? Ах, в кафе. Понятно. Видимо, в туалет.

Он тоже не отказался бы от посещения этого заведения. Какая глупость с его стороны — обыскать все комнаты в доме старьевщика и упустить из виду сарай и навес! Эта омерзительная вещь, эта скверна — она внутри шарманки.

Жозеф подошел к телефону, висевшему на стене, нажал на рычаг и замер в мучительном ожидании. Наконец раздался резкий звонок. Жозеф снял трубку, зажал нос и гнусавым голосом произнес заранее заготовленную фразу:

— Алло? Это полиция? Инспектора Перо, пожалуйста… Да, это крайне важно. Его нет? У меня срочное сообщение. В доме номер четыре по улице Нис в квартале Попенкур обнаружен труп.

Он залпом выпил стакан гренадина и бегом вернулся на улицу Эколь-де-Медсин.

«Уф, итальянка по-прежнему тут. Слава богу. Ого! Да ей накидали кучу монет! Когда же она, наконец, уйдет?».

Когда девушка смолкла и направилась со своей шарманкой вниз по улице, Жозеф поспешил следом. Через полчаса они очутились на узкой и темной улочке Сен-Северен. Из приоткрытой двери дома донесся запах съестного. Жозеф заглянул в окно и сглотнул слюну, увидев людей, толпившихся вокруг двух здоровенных котлов и что-то накладывавших себе на тарелки. Итальянка, оставив шарманку снаружи, зашла к булочнику, купила хлеба на четыре ливра, заскочила к угольщику и в винную лавку. Затем пересекла площадь Сен-Мишель, миновала кафе, полное студентов и проституток, прошла, толкая перед собой шарманку, между верениц фиакров и омнибусов, остановилась у фонтана с барельефами, на которых были изображены драконы, сунула покупки внутрь шарманки и направилась в сторону площади Сент-Андре-дез-Ар.

В начале одноименной улицы она нырнула в подъезд покосившегося домишки.

Жозеф колебался. Зайти следом? Заговорить с ней? Но под каким предлогом? Или лучше подождать ее здесь? А может, вернуться на улицу Сен-Пер? Нешуточный голод заставил его выбрать третье.

«Посланник», радуясь, что парень, наконец, убрался, проскользнул в дом. Сердце его забилось сильнее: Вот она, шарманка, стоит под лестницей. Он уже протянул к ней руки, когда услышал чьи-то шаги на лестнице, и ушел ни с чем, вне себя от ярости.