Он взял один из пистолетов за рукоять и нажал кнопку в казенной части. Слева под затвором высветилось кристаллическое табло с цифрой 54, а в стену ударил тонкий, как спица, луч целеуказующего лазера.

– Так пушка снимается с предохранителя и становится на боевой взвод, – сообщил он. – Чтобы обратно вернуть в безопасное положение, снова нажми ту же кнопку. Теперь очень важный момент. Во времена, когда делали этот пистолет, еще широко применялась система автоматики, основанная на откате затвора под действием отдачи гильзового патрона. Поэтому затвор тут движется не внутри, как на более поздних безгильзовых пистолетах, а откатывается назад с большей силой и скоростью. При этом он извлекает из ствола стреляную гильзу и досылает туда новый патрон. Будьте осторожны, если придется стрелять, не подносите пистолет казенной частью близко к лицу! Повторяю еще раз – стрелять только с вытянутой руки. Доступно?

– Да, – кивнул я. – Неужели там патроны, как в пулемёте, с гильзами?

– Да, только калибр поменьше и пороху не так много. Но вообще для столь небольшой машинки, которую можно скрытно носить за поясом, убойность у «БМФ-400» весьма внушительная. Теперь смотрим на табло. Сейчас там цифра 54, означающая общее количество патронов в двух магазинах. Во время стрельбы патроны расходуются попеременно то из переднего, то из заднего магазина, что обеспечивает сохранение баланса по мере опустошения боекомплекта. Патроны ведь тоже вес имеют.

– Понятно, – сказала Леся,

– Красный цвет табло означает режим стрельбы очередями. Нажимаем вот эту кнопку, и табло загорается зеленым. Значит, пистолет будет бить одиночными, В каком положении включишь предохранитель, в такое пистолет вернется при постановке на боевой взвод. В общем, все. Стрелять рекомендую одиночными, поскольку, когда лупишь очередями, отдачи довольно жесткая, так что с непривычки можно и уронить.

– Попробовать бы… – осторожно прощупал я почву.

– Ладно. Это дело. А то нет ничего хуже стрелка, который боится собственного оружия. Тогда одевайтесь, я снаружи вас подожду. В коробке, кроме шмоток, две кобуры для скрытого ношения оружия. Надеюсь, разберетесь, как надевать.

Только он вышел, мы с Леськой бодро разобрали одежду. Мне достался легкомысленный синий костюмчик из брюк и чуть светящейся алесциновой рубашки с широкими рукавами, поверх которой я накинул легкий жилет вроде того, что был на Долговязом. Понятно, что жилет выполнял единственную функцию – скрыть кобуру с пистолетом. Леська надела расклешенные «тянучки» с пунктирно мерцающими темно-зелеными лампасами и озадаченно остановилась, не зная, чем прикрыть обнаженный торс.

– В жилетке я буду смотреться, как лесбиянка, – поморщилась она. – Вот рубашечка навыпуск очень миленькая, но она на голое тело. Куда, спрашивается, пистолет прятать?

– Давай я оба возьму, – предложил я, помня, что Леся несколько раз негативно отзывалась о людях, носящих оружие.

– А штаны у тебя от тяжести не упадут? – съязвила она. – Нет уж, в многолюдном городе на южной Суматре с такой штуковиной ходить намного спокойнее.

– Но я же буду рядом!

– И что? Мне, по-твоему, пушку доверить нельзя?

– Ладно, не кипятись. Ну куда ты ее спрячешь?

– Разберусь, – пробурчала она. – Но вообще гадство, конечно. Оденешься как мужик, местные лесбы будут пялиться маслеными глазами, а женская одежда не очень приспособлена для ношения оружия.

В конце концов она нашла выход. Надела черную майку, поверх нее кобуру, а сверху пеструю мужскую гавайку. Результат получился вполне ничего – брючки женственные, в обтяжку, маечка унисекс, а рубашка просто в свободном стиле. Очень нейтрально.

– Годится? – спросила она.

– Заново, что ли, в тебя влюбиться? – рассмеялся.

– Во-во. Только уже с ухаживаниями, со всеми делами.

– С цветами, – шутливо добавил я.

На самом деле мысли у меня были совсем не шуточные. Я вдруг понял, что совершенно Леську не знаю. Я женился как бы не на ней, а на том образе, в который влюбился еще в детстве, а потом хранил в памяти, не желая замечать изменений, Но ведь Леська совсем-совсем уже взрослая. Женщина. Это слово как-то по-особенному, по-новому меня взволновало. Я Леську привык считать товарищем, и даже когда у нас был секс, то получался он не страстным, а дружеским, как если бы мы в песочнице друг другу письки показывали.

Но в эту минуту все изменилось. Из-за непривычности обстановки, в которой мы неожиданно оказались вдвоем, у меня с глаз словно упали шторы. Я вдруг увидел, какая Леська яркая, и по-взрослому сексуальная, и как бы немного чужая. Не совсем, а ровно настолько, чтобы ее расположение надо было бы заново завоевывать. Может, действительно цветами, а может, более весомыми подвигами.

Я замер, не зная, поделиться ли с ней новыми ощущениями или это обидит ее,

– Лесь… – осторожно позвал я.

Она медленно обернулась, видимо ощутив изменение моего состояния.

– Что?

– Ты такая красивая. Не обижайся, но я словно заново с тобой познакомился.

– Это радует, – подмигнула она. – Значит, кризис, наступающий, по утверждениям психологов, через год совместной жизни, нами успешно преодолен. Разрешаю тебе сегодня быть моим кавалером.

Мне понравилось, что она так легко меня поняла и так запросто, весело приняла правила увлекшей меня игры. Когда мы выходили из кают-компании с пистолетами под одеждой, я вдруг отчетливо ощутил запах Леськиных волос. Он был ярким, волнующим, толкающим на безумства. Давно я не ощущал ничего подобного!

– Идемте, пальнем пару раз с борта, – поманил нас за собой Долговязый. Потом скосил взгляд и добавил: – Леся, ты прекрасно выглядишь.

– Спасибо, – улыбнулась она. – Это меня украшает уверенность от пистолета под мышкой.

– Вроде ты совсем недавно иначе отзывалась об оружии, – усмехнулся я.

– Тогда и обстановка была другая, – выкрутилась она. – Не хватало еще ночью по городу шататься с голыми руками.

– Это точно, – кивнул Долговязый. – Городок тот ещё,особенно перед гонками, когда здесь собирается всякий сброд. Гнездо порока.

– А ты вдруг стал поборником нравственности? – удивился я.

– Знаешь, те пороки, которые ты во мне замечал, – он пару раз щелкнул себя по горлу, – не идут ни в какое сравнение с местными нравами.

Я ему доверял, так что предпочел на время утихнуть и посмотреть самостоятельно, что к чему. Но вообще я сам себе удивлялся – год прожить у северного побережья Суматры и ни разу не выбраться на сам остров. А ведь Леся предлагала не раз. Хотя сейчас я не жалел, что провел этот год взаперти, – ярче будут новые впечатления. К тому же, по слухам, северная часть острова была намного спокойнее и пристойнее южной. Но слухи слухами, а хотелось увидеть все собственными глазами.

Когда мы выбрались на свежий воздух, над океаном остывал экваториальный закат, а город разгорался сильной и сильней, все больше напоминая волшебный кристалл, манящий переливами всех цветов радуги. С берега доносились упругие толчки мощных музыкальных установок, хлопки пиротехники, внезапный рёв прямоточных моторов.