Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Красный свет… Это точно… Он ехал на красный свет…
– Да, да. А теперь попробуй немного поспать. Если что понадобится – звони сестре.
– Доктор…
Равик обернулся.
– Только бы все хорошо кончилось… – Жанно лежал на подушке, и на его старчески умном, сведенном судорогой лице промелькнуло подобие улыбки. – Должно же человеку повезти хоть раз в жизни, а?
Вечер был сырой и теплый. Рваные облака плыли низко над городом. Перед рестораном «Фуке» на тротуаре стояли круглые жаровни, стулья и столики. За одним из них сидел Морозов.
Он помахал Равику рукой.
– Садись, выпьем.
Равик подсел к нему.
– Мы слишком много торчим в комнатах, – заявил Морозов. – Как по-твоему?
– Про тебя этого не скажешь. Ты вечно торчишь на улице перед «Шехерезадой».
– Оставь свою жалкую логику, мальчик. По вечерам я представляю собой своего рода двуногую дверь в «Шехерезаду», но никак не человека на лоне природы. Повторяю: мы слишком много времени торчим в комнатах. Слишком много думаем в четырех стенах. Слишком много живем и отчаиваемся взаперти. А на лоне природы разве можно впасть в отчаяние?
– Еще как! – сказал Равик.
– Опять-таки потому, что мы очень привыкли к комнатам. А сольешься с природой – никогда не станешь отчаиваться. Да и само отчаяние среди лесов и полей выглядит куда приличнее, нежели в отдельной квартире с ванной и кухней. И даже как-то уютнее. Не возражай! Стремление противоречить свидетельствует об ограниченности духа, свойственной Западу. Скажи сам – разве я не прав? Сегодня у меня свободный вечер, и я хочу насладиться жизнью. Замечу кстати, мы и пьем слишком много в комнатах.
– И мочимся слишком много в комнатах.
– Убирайся к черту со своей иронией. Факты бытия просты и тривиальны. Лишь наша фантазия способна их оживить. Она превращает факты, эти шесты с веревками для сушки белья, во флагштоки, на которых развеваются полинялые знамена наших грез. Разве я не прав?
– Нисколько.
– Верно, не прав, да и не стремлюсь быть правым.
– Нет, ты конечно, прав.
– Ладно, хватит. Между прочим, добавлю, что мы и спим слишком много в комнатах. Превращаемся в мебель. Каменные громады домов переломили нам спинной хребет. Чем мы стали? Ходячей мебелью, сейфами, арендными договорами, получателями жалованья, кухонными горшками и ватерклозетами.
– Правильно, мы стали ходячими рупорами идей, военными заводами, приютами для слепых и сумасшедшими домами.
– Не прерывай меня. Пей, молчи и живи, убийца со скальпелем. Посмотри, что с нами стало? Насколько мне известно, только у древних греков были боги вина и веселья – Вакх и Дионис. А у нас вместо них – Фрейд, комплекс неполноценности и психоанализ, боязнь громких слов в любви и склонность к громким словам в политике. Скучная мы порода, не правда ли? – Морозов хитро подмигнул.
– Старый, черствый циник, обуреваемый мечтами, – сказал Равик.
Морозов ухмыльнулся.
– Жалкий романтик, лишенный иллюзий и временно именуемый в этой короткой жизни Равик.
– Весьма короткой. Под именем Равик я живу уже свою третью жизнь. Что это за водка? Польская?
– Латвийская. Из Риги. Лучше не найдешь. Налей себе… И давай-ка посидим, полюбуемся красивейшей в мире улицей, восславим этот мягкий вечер и хладнокровно плюнем отчаянию в морду.
В жаровнях потрескивал уголь. Уличный скрипач стал на краю тротуара и начал наигрывать «Aupres de ma blonde"