на кожаную ленту, открыла рот и прижала язык ко низу своего рта. Он держал ремень за концы, обеспечивая поддержку её шее, и бесцеремонно вонзил свой твёрдый член ей в рот до самого горла. Запах мускуса наполнил её обоняние. Он продолжал толкать член вперёд, одновременно притянув её к себе за концы ремня.

Она не могла дышать.

Слёзы брызнули из-под её век и покатились по щекам. Вперед и назад… За её закрытыми веками летели искры, а лёгкие взрывались из-за нехватки кислорода. Но, хотя её тело жаждало борьбы, её разум уплывал вдаль на звуках его голоса. Он нахваливал её, продолжая свои толчки; его голос был низким и удовлетворённым, его стоны и рычания повторяли его ритм. Она давала ему удовольствие, или он сам брал его? Конечный результат тот же. Если ценою была её боль или даже жизнь, она заплатит.

А затем он вышел из её рта, а она стала глотать воздух.

— На кровать, клопик.

Она не сразу осознала сказанное. Белая комната расплывалась перед глазами тёмными пятнами. Нат поднялась на трясущиеся ноги. Декстер крепко её обхватил, спасая от падения. Кровать была пустая, с грубым матрасом. Декстер перевернул её на живот и завёл ей руки за спину. Она не сопротивлялась, когда он стянул их ремнём не потому, что это не было больно, а потому что её мозг всё ещё не включился полностью. Петля за петлёй он наматывал ремень, пока её плечи не заболели, а руки оказались связанными от запястий до локтей.

Он рывком перевернул её. Грубый матрас царапал кожу. Дразня её соски, он сказал:

— Жалко, что не взял прищепки.

Она молчала до того момента, пока он сильно не укусил её сосок. Она ничего не произнесла, она закричала.

Он поцеловал её щёку.

— Да, вот так. Дай мне попробовать твои слёзы и услышать крики. Я твердею от этого. — Он нырнул головой вниз и укусил второй сосок, потом сел, любуясь на результат. — Следы моих зубов смотрятся на тебе потрясающе.

— Декстер… — Её мозг отказывался формировать фразы.

Но она тут же забыла о невзгодах, когда Декстер прильнул к её телу и стал методично покрывать его поцелуями, лизать, посасывать. Потом он раздвинул её ноги, навалился на неё, вдавив её плечи в матрас, и вошёл в неё.

Удовольствие было недолгим.

Словно на грани безумия, Декстер брал то, что принадлежало ему. Тут не было ни нежности, ни ласки. Нат распадалась на кусочки, пока он продолжал использовать ёё. Не было места, куда бы он не зашёл. Ничего такого, чего бы он ни сделал.

Она бы могла протестовать или умолять, но что толку?

Она принадлежит ему.

Вместо сопротивления Натали давала ему то, что он хотел: своё тело, свои крики, свои слёзы.

Глава 24

То, чего ты больше всего боишься, не обладает властью.

Сам страх имеет власть.

Осознание этой правды даст тебе свободу.

Опра Уинфри.

Прошло несколько недель, и жизнь вошла в свою колею. Комната в подвале больше не упоминалась. Она существовала в реальности и в сознании Натали. Но её как будто не было.

В ту ночь, когда всё закончилось, Декстер поднял измученное тело Натали на руки и отнёс в их комнату. Она не смогла бы дойти сама, даже если бы очень захотела. Он бережно положил её в большую ванну. Он мягким голосом что-то говорил ей, поливая тёплой водой и протирая пахнущей чем-то сладким губкой её зудящую кожу. Она пыталась сосредоточиться, но последнее, что она помнила — это как мужчина, которого она любила, бережно заботится о ней. Когда на следующее утро она проснулась в их большой мягкой постели, всё было так, словно ничего и не произошло. Об этом ни разу не было упомянуто. Но о том, что это не приснилось ей, свидетельствовали многочисленные синяки на её теле.

Те, что на руках и ногах, ныне побледневшие, сначала при посторонних приходилось скрывать длинными рукавами, брюками, длинными юбками. Декстер не без удовольствия смотрел на свои отметины, они были подтверждением их связи, но посторонних это не касалось. Он не упоминал о подвале и о том, что там произошло, но любовался тем, как его отметины постепенно меняют свой цвет.

Другое дело — синяки на душе Нат. Они, может, и поблёкли, но хранили воспоминание о том, что в мужчине, которого она любила, всегда присутствует тот, другой. Она сделает что угодно, чтобы избежать следующего похода в глубины этого дома.

Натали не была уверена, высказано ли было ею вслух то, что она чувствовала или думала той ночью. Но, как бы то ни было, в какой-то момент той пытки в подвале, Натали поняла, что произошло. Она не знала наверняка, это она сама поняла, или Декстер это сказал. В воспоминаниях о той ночи было столько провалов и тёмных пятен. На неё снизошло понимание, что то, что произошло в новой подвальной комнате — это то, что Декстер планировал сделать с ней в Австрии, но узнал, что она девственница. Это была кульминация его плана, его награда. Она, принадлежащая ему вся целиком. Но, как и всегда, он знал, что лучше сделать по-другому. Лучше повременить с этим. Если бы он сделал с ней всё то, что теперь, тогда, в Австрии, они не были бы сейчас на этом уровне отношений. Он бы сломал её. Он выжидал, шёл малыми шагами, и она выжила.

Месяцами он готовил её к принятию всего, что он захочет.

Теперь она была полностью его, чего бы ему ни понадобилось.

Теперь она знала своё место.

Шли дни, перетекая в недели, и принося Натали всё больше свободы. Без подвальной темницы «время Декстера» она предвкушала, наслаждалась им. Он часто доводил её до грани, но потом гарантированно доставлял ей удовольствие.

Хотя Натали могла уже выходить одна, она всегда делала это с Декстером. И каждый раз она доказывала, что может вести себя. В этих выходах рядом с ней был мужчина обходительный и учтивый. Он открывал дверь, отодвигал стул. Он делал комплименты и хвалил её. Он говорил с ней и спрашивал её мнение.

Он служил своей королеве.

Они вместе приятно проводили время в уютных семейных ресторанчиках и с ветерком катались по горным дорогам. Иногда за рулём был Джинкс. Но чаще — лишь они вдвоём.

Однажды тёплым весенним днём они устроили пикник у подножья горы, наслаждаясь прекрасным видом. Декстер сделал ей сюрприз, захватив покрывало и корзину с едой и напитками.