По-прежнему прерывисто дыша, он откинулся на спину, мускулистой рукой прикрыл глаза. Дрожа от внезапно охватившего ее озноба, Мерседес оглядела фигуру мужа, занявшую почти все пространство широкого ложа.

Ее взгляд скользнул по недавно полученным багровым рубцам, открывшимся от напряжения и теперь сочащимся кровью. Его кровь попала и на ее кожу, но она была уверена, что он не ощущает боли, а лишь только примитивное животное удовлетворение, которое самой ей еще ни разу не довелось испытать.

У нее же осталась прежняя ноющая боль в животе, стягивающая мышцы, терзающая ее еще более свирепо, чем это было в предыдущий раз.

Будь он проклят! Мерседес страдальчески вздохнула и, застонав, сделала попытку выскользнуть из постели, но он сжал ее запястье, едва она коснулась ногами пола.

– Ты будешь отныне спать здесь, – заявил Ник, потянув ее на себя, и ей пришлось вернуться на прежнее место. – Неужели тебе так противно быть со мной рядом?

– Я замерзла. Я только хотела взять свою рубашку.

Он усмехнулся:

– Для тепла тебе рубашка не нужна.

Ник придвинулся к ней, укрыл ее и себя одной простыней.

– Я позабочусь о том, чтобы тебе стало тепло.

Она молча нырнула под гостеприимный покров. Тело Ника излучало благодатный жар, и Мерседес чувствовала себя завернутой в уютный кокон. Но все же успокоение не пришло к ней. Она томилась от желания чего-то ей неизвестного и страшилась себе в этом признаться.

В комнату украдкой проник рассвет. Лучи низкого солнца изгнали из дальних углов последние ночные тени. Николас проснулся сразу благодаря приобретенной на войне привычке. Сон мгновенно покинул его. Ясным взором он уставился в окно, но остался лежать в неподвижности, не тревожа спящую Мерседес и наслаждаясь ее близостью.

Ее сердце билось в унисон с его сердцем. Если бы только их мысли так же совпадали! Со временем Ник научит ее с радостью воспринимать то, что он дарует ей. Он не требовал от нее ничего большего, понимая, как нелегко ей привыкнуть к тому, что теперь происходило между ними. Ему казалось, что он дает ей все и Мерседес сама виновата в собственной пассивности.

Понятие «любовь» отсутствовало в словаре Николаса Фортунато. Но тогда как назвать чувство, испытываемое им к крошке Розалии? К тем детям, которых он и Мерседес совместно произведут на свет? В состоянии ли он полюбить их всей душой? Странно, что Ник сразу же проникся родственными чувствами к дочери Лусеро. Он, который никогда не общался в детстве с другими детьми, а жил в жестоком мире недоброжелательных, суровых взрослых людей. Когда он явился сюда, перспектива родить наследников Гран-Сангре, конечно, занимала его мысли, но это было дело будущего, он откладывал все размышления на этот счет на более позднее время, но то, что Николас испытал, беря на руки и прижимая к себе Розалию, настроило его на совсем иной лад.

«Может быть, во мне еще сохранились остатки человечности и благородства?» – удивлялся Ник самому себе.

Он бережно собрал разметавшееся по подушке золото волос Мерседес и обвил рукой ее плечи. Одна молочно-белая грудь выглядывала из-за откинутой простыни, розовый сосок напрягся от холодного дуновения утреннего ветерка, ворвавшегося в спальню.

Искушение вновь овладеть спящей рядом женщиной было велико, но Николас напомнил себе о своих обязанностях. Патрон Гран-Сангре должен отправиться на пастбище с вновь прибывшими работниками. Вероятно, Хиларио и прочие ждут его наготове в седлах.

Вздохнув, Ник расстался с постелью, прикрыл простыней прекрасную наготу Мерседес. Его дорожный костюм, заботливо вычищенный прислугой, был еще с вечера принесен в спальню. Бесшумно ступая босыми ногами по ковру, он пересек комнату и стал натягивать на себя тяжелые брюки из плотной ткани. Как раз когда он застегивал тугие пуговицы ширинки, Ник почувствовал, что она смотрит на него.

Отсутствие рядом его горячего тела пробудило ее от сна. «Чего-то не хватает», – подумала Мерседес, в то время как расплывчатое изображение в ее глазах постепенно приобретало четкость. Она расслышала легкий шорох и поняла, что мужа нет уже с нею в постели.

Как быстро она привыкла к близкому соседству с его крепким телом, к ощущению безопасности, возникавшему рядом с ним. Мерседес разглядывала его спину, изборожденную рубцами и бронзовую от загара, мускулы, перекатывающиеся под кожей при каждом его движении.

Ее щеки тут же вспыхнули от жара, стоило ей вспомнить, как его обнаженное тело приникало ночью к ней, пытаясь пробудить в ней чувственность и заставить разделить вместе с ним наслаждение близостью.

Ник обернулся, и их глаза встретились. Инстинктивно Мерседес закрылась простыней до подбородка, но сразу же подумала, насколько глупым выглядит ее поведение. Он видел ее полностью обнаженной оба раза, когда они занимались любовью. Занимались любовью! Мысленно произнесенные, эти слова ввергли ее в смущение. Разве Лусеро занимался с нею любовью в первые дни их супружества?

Не желая раскрывать ему свои сокровенные мысли, Мерседес задала мужу, как ей казалось, самый естественный вопрос:

– Куда ты собрался чуть свет?

Он окинул ее растрепанные со сна волосы и тронутое румянцем личико голодным взглядом, приподнял лукаво черную бровь и ответил с иронией:

– Ты искушаешь меня остаться, но Хиларио ждет. Мы отправляемся на поиски скота. Я присмотрел несколько укромных местечек, где можно расположить на зимовку поголовье, которое стоит сохранить на племя. Сегодня мы прочешем все поблизости, а с завтрашнего дня начнем описывать круги пошире, чтоб ни одно стадо и ни один табун не остались неучтенными на расстоянии трех-четырех дней пути от гасиенды.

Мерседес смотрела, как под голубой рубахой скрылась могучая, поросшая волосами грудь с загадочными шрамами, и зрелище это неожиданно возбудило ее. Она едва уловила что-то из его объяснений.

– Когда ты вернешься?

– Не жди меня до поздней ночи. Пусть Ангелина оставит мне что-нибудь поесть в кухне на плите.

– А я поработаю тогда сегодня с Хуаном Моралесом.

– Со старым садовником? Какого черта? При такой нехватке рабочих рук нечего заниматься цветочками.

– Я не выращиваю цветы, – обиженно заявила она. – Моралес и еще с десяток таких же стариков превратили цветники в огород. Мы посеяли бобы, перец, томаты, маис – в общем, все то, что может быть высушено и законсервировано на зиму. Твой отец считал позорным, что я вожусь в грязи вместе с пеонами, но у нас не было денег даже на закупку овощей, когда они еще были в продаже.

– Если уж отец был уязвлен твоими поступками, то воображаю, что наговорила тебе моя мать. Николас подошел к кровати, откинул простыню, взял ее руку и внимательно рассмотрел ладонь. Исследовав мозоли, он поцеловал их.

– Не слишком утруждай себя в мое отсутствие, Мерседес.