найти среди гостей нужную мне женщину.

Наконец один из мужчин отошел от гриля и со щипцами в руке направился в мою сторону. Его товарищи смотрели на меня. Он подошел и широко улыбнулся:

– Налью вам выпить, если скажете, кто вы такой.

– Я ищу Мину.

Мужчина повернулся и что-то сказал поармянски. Компания буквально взревела от хохота. Не смеялся только один, в рубашке с распахнутым воротом. Тот, кто говорил по-английски, представил мне его:

– Галуст, муж Мины.

Он выглядел слишком уж щуплым и старым – в два раза ниже Мины и почти настолько же старше. Но, впрочем, кто я такой, чтобы судить?

– Скажите ему, что я приехал по делу. Его жена в прошлом году купила у меня кошку, и мы договорились, что я подъеду для повторной вакцинации.

Галуст выслушал перевод моих слов, положил мне руку на плечо и повел к грилю.

– Водка? – спросил он.

– Нет, нет, – поспешил отказаться я.

Он махнул рукой кому-то, и скоро я уже поднимал стакан за своих новых друзей – уже во второй раз по прибытии в Лос-Анджелес.

Переводчик тоже выпил. Звали его Шен, он был из шестой квартиры.

– У нас весь дом заселен армянами, – сообщил он мне с какой-то гордостью. – Мы тут обедаем и ужинаем целыми семьями почти что каждый день.

Я поинтересовался, где могу найти кошку. Шен сказал, что, конечно, можно спуститься и посмотреть в квартире, но проще будет подождать, пока сюда не поднимутся женщины с закусками и едой.

– А что, мужчины у вас разве не готовят? – удивился я, показывая на гриль.

– Они занимаются мясом, – пояснил переводчик.

От Шена я узнал, что Мина родила своего второго ребенка прямо накануне землетрясения. «Как будто знала, что случится, – заметил он. – Люди говорят, ей всегда везло. А из ее бывших соседей никому так не посчастливилось».

Он наполнил новый стакан:

– Ладно, проехали. Давай-ка тост за что-нибудь более оптимистичное.

Галуст вдруг разразился громким смехом.

– Чего это он? – поинтересовался я.

– Ну, в переводе будет не так смешно, – пояснил Шен. – В общих чертах, он сказал, что не понимает, зачем ты приехал – лечить кошку или самого себя?

Я поднял стакан за здоровье Галуста. На родине он работал в отделе переписи населения, а здесь вел бухгалтерию в ресторане, который принадлежал дяде Шена. Для Мины же с переездом ничего не изменилось – она, как и любая другая армянская женщина, сидела дома с детьми и вместе другими женщинами готовила еду, пока мужчины пили на крыше водку. Но все же это было не совсем так. Мне показалось, что, судя по тому, что мужчины смогли припомнить о покупке кота (они были уверены, что я живу где-то неподалеку), Мина была с ними не вполне откровенна. У меня в голове нарисовалась более полная картина ее тогдашнего визита ко мне: денег у нее было в обрез, с паспортом, в котором еще не до конца просохли штампы, она осмелилась тайно проделать неблизкий путь туда и обратно, едва владея английским, в надежде, что совершенно чужой человек сможет ей помочь. Я поднял еще стакан вместе со всеми за удачу. И, как я добавил про себя, – за смелость.

Тут передо мной, словно два ангела, возникли дети, которые принесли мне блюдо с куском запеченного ягненка, плов и лепешку с салатом табули. Девочке было лет восемь-девять, волосы она забрала в хвостик, хотя и не такой, как у меня. Мальчишка держался за ее руку. Без всякого сомнения, это были брат с сестрой.

– Меня зовут Араксия, – сказала девочка, – а это Шонт. Мы хотим поблагодарить вас за Смоки. Такая хорошая кошка!

Я оглянулся и увидел, кто их послал ко мне. Я приподнял свою тарелку, она – свою. Получилось что-то вроде приветствия.

Глава тринадцатая

По другую сторону Атлантики, 1978–1979 годы

Утром 1978 года на тихой мадридской улочке группа вооруженных людей открыла огонь по автомобилю, в котором находился посол Турции в Испании Зеки Кюнеральп. Он остался жив, но его жена, Некла Кюнеральп, а также предшественник – турецкий посол в отставке Бешир Балс-оглу, погибли на месте. Шофер-испанец получил ранения и скончался в больнице. Весь салон был залит кровью. Белая кожа, красные брызги… Картина мало чем отличалась от изображения турецкого флага или фруктового парфе. Впрочем, достаточно, смерть – не повод для сравнений. Это случилось, и все.

Семь часов спустя Рубен, еще не пришедший в себя от грохота выстрелов, расправлял на коленях салфетку на террасе уличного кафе в Лиссабоне. Рядом был Акоп Акопян, как, впрочем, и все последние четыре года. К ним подошла коренастая проворная официантка, поставила на столик чашечки с эспрессо и тарелочку со сладостями, но к сладостям никто так и не притронулся. Акопян, докуривая очередную сигарету, сунул в кармашек фартука официантки сложенную купюру, как он это делал всегда, когда та подходила их обслужить. В газетах Акопяна описывали как личность маниакальную, жестокую, но в тот момент Рубен видел его совсем другим. Если бы его попросили что-нибудь добавить к описанию личности Акопа Акопяна, он бы обязательно упомянул вот тот самый момент – и то, как его босс складывал купюру, будто это любовная записка. Он бы отметил его щедрость…

Через некоторое время к ним подсел еще один человек – посланец из Москвы с длинными пальцами, сплошь унизанными кольцами и перстнями. Рубен видел его на памятном парижском турнире.

– У нас есть проблемы в Лос-Анджелесе, – сказал человек.

Лос-Анджелес. Рубен сразу понял, что дело касается его брата. Двоюродного брата. Он ждал, что сейчас гость объяснит, что случилось, и Акопян немедленно попросит счет, чтобы переговорить с москвичом в номере или где-нибудь в безлюдном месте. Но тот даже не притушил свою сигарету, лишь сказал:

– Устраивайся поудобнее и возьми печенье. Моя мама всегда говорит: «Если ты принес дурные новости, то лучше держать во рту что-нибудь сладкое».

Москвич поблагодарил и придвинул стул ближе. Затем положил себе на блюдце печенье и откусил кусочек. И только потом приступил к рассказу о том, что пошло не так на другом конце света.

– На квартире у профессора их уже ждала полиция.

Акопян предположил, что власти кто-то мог оповестить. Москвич откусил еще, а остаток обмакнул в кофе.

– Из семи человек, что были на складе на Сперри-стрит, шестеро арестованы.

– А седьмой?

Рубен достал сигарету и прикурил. Сквозь треск разгоревшейся спички он услышал:

– Аво Григорян. Такой большой, со сросшимися бровями. Ему удалось скрыться.

Даже сквозь бороду стало