В тот первый месяц, когда Клоду было нечего делать и не о чем мечтать, он проводил время на птичьих рынках. Здесь он мог вдыхать запахи деревни и размышлять о своем бедственном положении. На рынке присутствовало множество клеток, гораздо больших по размеру, чем вопящие птицы в них. Юноша оценивал по достоинству страдания несчастных тварей.

В тот день, когда Клод написал письмо домой, на рынке он видел, как мужчина своими пальцами набивает голубей и птиц покрупнее викой.[62]Один торговец запихивал пищу в горло птиц. В конце дня тот же мужчина сжимал им глотки, чтобы они выплюнули зерно, которое еще не успели переварить. Ревизор (перо в шляпе говорило о его должности) смеялся над зрелищем, которое так расстроило Клода.

Он ушел с рынка, чтобы отдохнуть под Новым мостом. Пока клевал носом, он наблюдал, как колония пауков, неуверенных в надежности перекладин моста, спускалась по ниткам своих паутин, чтобы закрепить их об опоры арки. Неожиданно Клод заметил, что в его сумке шарит покрытая струпьями рука. Произошла драка. Повозившись немного, юноша наконец-то пересилил своего соперника комбинацией случайных, но эффективных ударов. Потасовка еще больше усилила отвращение Клода к городу. В ходе нее он упал в грязную лужу и запачкал свои единственные брюки. Во влажном пятне перед ним предстал весь город: смесь разных вин, экскременты из полумиллиона сортиров, кишки червей, крысиные испражнения, задушенные голуби. Все это взбито копытами лошадей и ботинками с железными носами в густую едкую пасту. Думаю, необязательно говорить, что пятно так и не отстиралось.

Вот об этом Клод и думал, когда писал матери. Вот почему он соврал, вот почему приукрасил те условия, в каких находился. Рассматривая письмо в темноте, он переживал, что цитата из святого Матфея расстроит мать. На ощупь отыскав свечу, он зажег ее и перечитал письмо, но все-таки решил оставить постскриптум. Клод прошелся по чердаку, насколько это позволяло обрубленное пространство, и встал перед нишей, где лежали его вещи. Долгое время он смотрел на книгу аббата. Прорезанная обложка была пуста, а деньги растрачены. Клод взглянул на картинку, изобразил вытянутые руки Спасителя, потупленный взгляд. И в этот момент мир открылся ему. Точнее сказать, земной шар.

Опустив глаза, Клод увидел имя издателя трактата по механике: «Опубликовано Л. Ливре, издательство «Глобус», Париж». Реакция Клода была следующая: «Ну я и тупица!» В поисках работы он совсем забыл о своем знакомстве с издателем порнографии.

На следующее утро Клод обсудил дело с Плюмо, который как раз вернулся домой после распутной ночи и мечтал о приятном сне. Заплетающимся языком он поведал Клоду все, что знал о Ливре:

– С ним связана одна скандальная статейка. Я писал о нем и о его партнерах, когда нуждался в деньгах.

Клод рассказал о своей встрече с продавцом книг.

– Я бы на твоем месте не возобновлял с ним знакомства, – сказал Плюмо. Далее последовали такие слова, как «самодовольное ничтожество» и «эксплуататор». – Не стоит обращаться к нему за поддержкой.

Клод тем не менее был неумолим:

– Я только хочу, чтобы он привел меня в часовую мастерскую. Он издавал книги на подобные темы в прошлом.

– Это было давно. Как тебе известно, он поменял занятие.

Клода это не остановило. Он направил свои стопы на улицы издательского квартала в поисках вывески «Л. Ливре, издательство "Глобус"». В растерянности юноша шагал по улицам, встречая на своем пути разъездных торговцев юмористическими книгами и дешевыми удовольствиями. Наконец он нашел магазин. На фасаде здания была изображена карта мира, без всяких признаков открытий капитана Кука и Лаперуза. Внутри Клод увидел изящный стеллаж и, что вполне естественно, множество книг. Гость поместья занимался выставкой, располагавшейся под изображением птицы. Клод посчитал, что это хорошее предзнаменование, ведь он знал историю сего пернатого создания. Пьеро рассказывал ему о Симург – персидской птице, которая была способна говорить и размышлять. Исследователь, поймавший ее, не понимал по-симургийски. Мало того, орнитологи и лингвисты до сих пор горюют, что он так и не довез ее до Парижа – птица погибла в дороге. Пьеро имел честь сделать из уникальной особи чучело. Клод хорошо запомнил это, потому что рассказ таксидермиста был непосредственным образом связан с отцовскими сказками.

Продавец книг вышел из магазина, чтобы поставить стенд снаружи. Гладковыбритые челюсти и огромный парик Ливре двигались независимо друг от друга, когда он наклонился, чтобы привести в порядок книги, сбитые прохожим. В его наряде не было ни одного недостатка, ни одна складочка не нарушала идеального порядка. Но все-таки что-то грубое присутствовало в этой аккуратности, да и в нем самом. Возможно, такое впечатление создавалось оттого, что он не раз останавливался, чтобы сплюнуть прямо на мостовую. (Свой платочек Ливре берег для официальных встреч.) Клод еще раз представился человеку, которого аббат прозвал Флегмагорлом.

Ливре опять сплюнул и сказал:

– Ах да, Пейдж. Я помню. Жди здесь.

Продавец книг зашел в магазин и вынул из тайника в своем столе маленькую книжку, ту, что Клод видел в поместье.

– «Пейдж, Клод, ученик графа Турнейского. Гений и талант».

Книготорговец цокнул языком и осмотрел Клода с головы до ног. Ливре хватило ума, чтобы увидеть, сколько в юноше рвения и пыла и что это неспроста, наверняка парень попросит о помощи. Клод являл собой просто Нужду во плоти. Ливре решил предупредить возможные просьбы или предложения услуг. А в этот миг Клод смотрел на птицу, и продавец книг спросил его (на это мальчик и рассчитывал):

– Ну и что думает гений об этом?

Последовав совету Плюмо, Клод отбросил всякую скромность. Он похвалил выставку и качество гравюр. Затем он рассказал приукрашенную историю Симург и описал, как она питалась, ее репродуктивные органы и манеру гнездиться.

– Я полагаю, тот факт, что они спариваются на лету, очень интересен.

Он рассказал о том, как поймали птицу, и описал ее голос, похожий на человеческий.

– Я также интересуюсь птичьим пением.

Знания выбрызгивались из Клода подобно тому, как молоко – из вымени дойной коровы.

Ливре пригласил юношу зайти в магазин.

– Только вытри ноги о мой коврик!

На полу лежал чистенький, пусть и изношенный, коврик из сизали, на котором была выткана монограмма Ливре. Клод решил, что уже достаточно вытер ноги, однако, судя по сопению и покашливаниям продавца книг, ошибался. Юноша вернулся к коврику и еще немного покрутился на нем.

Когда они вошли в магазин, зазвенел дверной колокольчик. Клод огляделся и увидел, что тот же мотив, что и на коврике, повторяется по всему магазину. Двойная «Л» присутствовала на чашах, на ковре, в экслибрисах.

Книги расставили согласно их размерам и тематике. Кварто рядом с кварто, ин-фолио – с ин-фолио, трактат по механике рядом с трактатом по механике. Не было здесь и шатких строений в форме пирамид, поднимающихся с пола. Книги, украшенные завитушками и орнаментом, стояли так, что на стене образовывался узор из золоченых корешков. Даже мохнатые кипы непереплетенного материала были приведены в порядок. Различные декреты, обращения, акты, законы и королевские указы Ливре перевязал ленточкой. Книжные полки являли собой не просто модную тогда категоричность. Они выстроились в систему, достигшую апофеоза Порядка и Дисциплины, стали продуктом деятельности совершенного Homo hierarchicus[63]в лице Люсьена Ливре.