Джефф кивает:

– Да-а… причем довольно страшное граффити – для того, кто нас сюда посадил.

– Вот спасибо тебе, услужил. Я даже удивлен, что нас еще не убили.

– Никто же не убил Пикетти. Он даже провел довольно успешный тур со своей книгой, если я правильно помню.

– Потому что это было сто лет назад и то была просто книга. Никому дела нет до книг, вот почему в них можно писать что угодно. Что важно – это законы. А ты стал править законы. Нарисовал граффити прямо в них.

– Я пытался, – говорит Джефф. – Ей-богу, пытался. Вот и интересно теперь, кто это первым заметил. И как это дошло до того, что нас схватили.

Матт недовольно качает головой.

– Нас могли перемолоть. Я и чувствую себя будто порубленным на части, раз уж ты об этом заговорил. Мы могли оказаться в Уругвае. На дне Платы или еще где-нибудь.

Джефф хмурит брови.

– На правительство не похоже, – говорит он. – Помещение слишком приличное.

– Ты так считаешь? Приличное?

– Практичное. Роскошно-герметичное. Непроницаемое. Вода не просочится, а такое непросто сделать. Слот для еды тоже защищен. Кормят два раза в день, это странно.

– На флоте всегда так. Мы можем вообще быть на ядерной подлодке и так просидеть пять лет.

– Они так долго там сидят?

– Пять лет с хвостиком.

– Не-а, – говорит Джефф после небольшой паузы. – Не думаю, что мы движемся.

– Это уж точно.

Шарлотт осторожно посмотрела на Джоджо, когда они сели за обеденный стол друг против друга. Высокая, стильная, спортивная, толковая. Встречалась с Франклином Гэрром и, как он, работала в сфере финансов, в которой Шарлотт совсем ничего не понимала. Только в общих чертах. Зарабатывала на манипулировании деньгами. Тридцать с небольшим. Шарлотт она не понравилась.

Но она подавила свою неприязнь, даже внутри, потому что люди всегда такое чувствовали. Нужно быть непредвзятой. Это было частью ее работы, но она хотела этого и сама – как бы для саморазвития. Стремиться еще есть к чему – она была склонна ненавидеть людей по умолчанию. Особенно тех, кто работал в финансах. Но Франклин Гэрр ей нравился, так что эта расположенность могла распространиться и на Джоджо.

– Знаете, – начала она, – кто-то, возможно какая-то компания, предложил купить все это здание. Вам об этом что-нибудь известно?

– Нет, откуда? А вы сами не знаете, кто это?

– Нет, предложение поступило через брокера. Но кому бы это могло понадобиться?

– Не знаю. Я сама не занимаюсь недвижимостью напрямую.

– А разве инвестирование в Сохо – это не недвижимость? Или вы имеете в виду, что не работаете с ипотечными облигациями?

– Да, пожалуй. Только облигации – это производные. Они схожи больше с трейдингом по самому риску, чем с какими-то конкретными товарами.

– А здания – это товар?

– Все, чем можно торговать, – это товар.

– Включая риск.

– Конечно. Рынки фьючерсов на риске и основаны.

– Так, но здесь предложение по нашему зданию. Есть какой-нибудь способ выяснить, от кого оно?

– Полагаю, их брокер обращается через город, да?

– Нет. Они могут предлагать напрямую. А как от этого отказаться? Что, если мы не хотим продавать?

– Не продавайте. Но у вас же кооператив, да? Вы уверены, что люди не захотят продавать?

– У них в договоре купли-продажи указано, что они не могут продавать свои квартиры.

– Понятно, но здесь же здание целиком? Разве им запрещается этого хотеть?

Шарлотт пристально посмотрела на женщину. Правильно она сделала, что ее невзлюбила.

– А вы бы хотели продать, если бы здесь жили? – спросила она наконец.

– Не знаю. Смотря по какой цене, наверное. И позволили бы мне остаться или нет. Как-то так.

– Такое предложение вы бы, наверное, назвали аэрирующим?

– Я думала, так называют, когда вы продуваете подлодку, а потом герметизируете, чтобы туда не проникла вода.

– Да, но я слышала, что так еще называют, когда межприливье снова становится частью мирового капитала. Вы аэрируете его – и вот оно снова в системе. И как бы не затоплено, в их понимании.

– Я такого не слышала.

Слово «аэрация» постоянно всплывало в левой части облака, где Шарлотт обычно читала комментарии, но эта женщина, похоже, была не в курсе.

– Хотя и занимаетесь инвестициями в межприливье?

– Да. То, чем я занимаюсь, обычно называют вычерпкой или восстановлением.

– Понятно. Но что, если мы проголосуем за то, чтобы отказаться от предложения? У вас есть какие-нибудь идеи?

– Думаю, вам нужно просто сказать «нет», только и всего.

Шарлотт уставилась на нее:

– Вы действительно думаете, что это все?

Джоджо вежливо пожала плечами, и Шарлотт, заметив это, возненавидела ее всерьез. Женщина либо притворялась, либо была дурой, но дурой она не казалась – значит, прикидывалась. Шарлотт не любила, когда люди делали вид, будто верят в то, во что верить, как она знала, не могли; это была как отмашка, высокомерие, скрывающее презрение. Этим жестом она давала понять, что Шарлотт недостойна общения с ней.

Шарлотт пожала плечами в ответ – грубо отзеркалила ее поведение.

– Вы никогда не слышали о предложении, которое было слишком хорошим, чтобы отказаться? Не слышали о враждебном поглощении?

У Джоджо слегка округлились глаза.

– Слышала, конечно. Хотя не думаю, что подобные предложения достигают такого уровня. Если вы откажетесь, а они не успокоятся, то это уже будет повод для беспокойства.

Шарлотт покачала головой:

– Они проявили интерес, понимаете? Как по мне, это уже повод для беспокойства.

– А я берегу свое беспокойство на случаи, которые больше того стоят. Это единственный способ не сойти с ума.

– Я же сказала, они сделали предложение. Мы должны дать ответ.

– А не можете просто проигнорировать?