— Щас покушаем колобочков с земляникой! — вкусно пообещали парни.

— Бабы уже ждут. Печку растопили… — проводил их ободрительными словесами мужик, крутя в руках округлый с крылышками шлем. Проходя мимо толпы, он косился на купцов. Торг был хуже, чем когда-либо. Купцы недовольно вернулись на ладьи.

Расходились и мирные поселяне. На больших торжищах они могли поживиться щедрыми подарками от воев. Нынче не обломилось, но покидали пристань без особого уныния. Парней и молодых мужчин среди поселян было совсем мало. Портами и рубищами они в точности напоминали Светояра — будто он один из них. «А вот Щек уже не такой…» — про себя подметил Светояр.

— Пошли, зайдем внутрь, — пригласил подошедший брат, и они двинулись за городьбу.

Бродя по Поречному, Щек рассказал о неурядице. Неожиданно Светояр предложил съездить за реку и разузнать о разоренном поселке. Щеку затея понравилась и, подойдя к находившимся у теремка воинам, он предложил им разъехаться малыми кучками по местности и разведать обстановку по хуторам и мызам. Нашлись добровольцы. Немного, но достаточно, чтоб охватить все четыре стороны.

На следующий день на Ходунин двор приехали Синюшка с двумя дружками, чтоб забрать Щека и Светояра. У Синюшки были два узла с рожками для сох и насадками для тяпок. Щек никуда не собирался, лишь пожелал удачи гонцам.

У ворот Гульна проводила сына. Потом молча прошла через двор и села на крыльцо — дела откладывались. Подошел Щек.

— Ребята там с ним ушлые, разберутся… — Он был совершенно спокоен.

— Негоден он для этого — домашний.

— В лес на охоту ходит, а тут то же самое… — успокоил Щек и добавил с надеждой: — Лишь бы купцы не умудрили ничего, а то быстро сообщат, кому след.

— Да им-то чего надо кроме барыша?

— Не скажи, Гульна. Они — зеницы и уши земли. Их урочища — не столь пристани, сколь дела княжьи, которые бывают разными.

— И откуда, Щек, в тебе это?

— Созрел, мать.

— Светояра в покое оставить можно?

— А мне он сказал: не хочу покоя. Сам вызвался. Никто не неволил. И затея, чтоб знала, евошняя.

— Как? — не поверила Гульна.

— Правда… Не переживай.

— Ох, Щекушка…

В Поречном наступила пора какого-то оживления. Дело нашли дружинники. Немного напуганные возможной расплатой, приуныли было, но сейчас, вооружившись затеей, встряхнулись и от сознаваемой праведности просветлели. Меньше стало колких словесных стычек, молва кметей оживилась, в отношениях почувствовались иные заботы. Пожилые кучковались для тихих раздумий о прошлой жизни. Молодые и бодрые смеялись и потешались над пустяками.

Пожелавшие развеяться добровольцы разъехались по округе для нового дела. Дорога казалась ровной, а денек радовал теплом и неожиданным покоем.

Непоехавшие пошли на Десну купаться, ловить раков, похваляясь перед бабами на берегу своими белыми в дырках и пятнах телами.

Козич, Хорсушка, Хижа выехали на конях из ворот. На вопрос по пояс голых от солнечного томления стражей, куда собрались, ответили, искренне улыбаясь и глядя с прищуром в безоблачные дали: «Коней прогоним, помоем. Капище навестим…» — и направились в сторону Перунова леса неторопливой рысцой. Колонтарь на рыжем охранники посчитали разумной предосторожностью.

Собрались к вечеру, рассказали вести друг другу. Течение жизни в Земле не могло не сказаться на округе Поречного. Какие-то окрестности опустели, какие-то обзавелись новыми обитателями. Некоторые гонцы еще не приехали: не встретив на пути бывших жителей, проследовали дальше. Так было с Синюшкой и его спутниками, которые пока не приехали. Гонцы, уже вернувшиеся в Поречный, сообщали:

— Приехали. В мызе — никого, в поле — тож… Раскинулись окрест: должны же быть!.. Шастали, аки некошные псы. Токмо птахами не лытали. Ничего и никого… Оставили на высоком колу железо и уехали.

Чубок рассказал:

— Три лета тому, в горах за лесом, помните, жили людишки, у коих медведи без привязи замест сторожков на гостей бросались?.. Вот, на месте того поселка нонча растет курослеп, и все. Выросли б и грибы, да уголь там один от пожара.

— Кто ж их?

— Может, степняки?

— Поганых не чутко было.

— Куда все снялись? Не из-за наших ли набегов?

— Да нет, не может быть. Их-то мы не замали.

— А то как же! Ха!

— Верно, взяли наметку печенегов: побыли и ушли.

— Ты что ж, складник, наш народ с кривдой сводишь? — негодовали почти все от нелицеприятного сравнения.

Кучарук, тоже сегодня съездивший в Перунов лес, говорил:

— Тут вблизи все по-старому. Дома прибавились, но живут скупо и сиро. Лес мал, в полях не копошатся.

— А ты не спросил, может, они мышкуют или комарами сушеными кормятся?.. Не встретил ли там Козича с Хорсушкой — днем туда подались? — молвил сменившийся страж с мокрой тряпкой на холке.

— Нет, не видал. А что, они не здесь? Козич где?

— Нету их.

— Ну, еще вернутся… Помнится, из Киева ехали — селений рядом с ним немало, а дале все — как обрывается.

— Я из Чернигова-то. Там окрест еще есть поселки, а дальше — ни шатко ни валко: там-сям — дома-хаты, что твои крохи… — проговорил тот, что с обгорелой спиной.

Пришла ночь. Приехал Синюшка и рассказал, что хутор опустел. Железо оставлять не стали — Светояр себе забрал. Щек улыбался глазами. Усь сказал:

— Не сдержать нам обетованья… Думаю, пока мы богаты — поживем здесь. Может, доля моя — здесь отправиться за чур… А молодые, видится мне, съедут с этих мест вскорости.

— А что с поселянами будет?

— Стрибог мудр…. Куда-нибудь отнесет. Без пользы людишек по земле не гоняет. Все делает с умыслом — хоть и ветер.

— Пойду спать, устал я… — сказал Синюшка.

— Наведаюсь в тот теремок, — поднялся и Чубок, — посмотрю Козича и этих…

— Да-а, Остен чуял, аки пес голодный! — в сердцах произнес Кучарук, и вдруг все поняли, что остались с носом. Возвращения обескураженного Чубка почти и не заметили. Сидели и думали, говорили о веренице неуклада… В спертом воздухе витало ощущение близкого конца. Пожилые расстроились очень: такая стремнина перемен была тяжела для них. Ни семьи, ни знакомых, ни детей… Молодые строили планы мечтательней и дальше.

К утру, отсидев ноги, поднялись на полати, отказавшись от утешных баб. Лишь молодые небольшим числом остались внизу с девками самыми ненасытными. Жизнь должна продолжаться…

Завалились в повалуше, не подумав даже проникнуть в комнату Козича. Утром же, поднявшись, умудренные сном, решили заглянуть за запретную дверь. Там из нынешних мало кто был. Состав дружины менялся постоянно: одни приходили, другие уходили — или в Киев, или в леса, или за чур… Подросшие поселяне Поречного также вливались в дружину. Одним из них был и Синюшка, открывавший ларь: