Он, очевидно, находился на одном из верхних этажей дома, предназначенного для сноса, и никак не мог взять в толк, как он здесь оказался.

Герман стоял в пустой комнате, стёкла в окнах были выбиты, со стен свисали лохмотья обоев и обрывки электрических проводов, в потолке зияли дыры, а пол был усыпан обломками. Двери вовсе отсутствовали.

Герман заглянул в другие комнаты. В одной недоставало наружной стены, так что можно было выглянуть во двор, где среди гор строительного мусора и луж неподвижно стоял большой экскаватор – наверное, рабочие решили сделать перерыв из-за дождя, который лил не переставая.

Герман подошёл к дыре в стене и посмотрел вниз. Комната находилась на третьем этаже. Когда пол под его ногами предательски заскрипел, а на втором этаже с грохотом обвалился кусок штукатурки, он быстро отступил в глубь помещения.

Перила на лестничной клетке не уцелели, но Герман всё же поднялся наверх. Правда, не нашёл там ничего интересного: все квартиры были пусты. Лишь осмотрев, наконец, кладовки на чердаке, он обнаружил там два старых, наполовину покрытых плесенью чемодана.

Ледяной ветер дул в распахнутые слуховые окна, и Герман начал чуть слышно стучать зубами. Несмотря на это, уходить ему не хотелось. Таинственные находки притягивали его.

Внутренний голос подсказывал ему, что в чемоданах спрятаны сокровища. Да иначе ведь и быть не могло. От волнения сердце у мальчика заколотилось как бешеное.

Когда-то давным-давно в этом доме инкогнито, под совершенно обычным именем, вроде Ганс или Йоган, жил индийский магараджа, который хранил все свои сокровища здесь, на чердаке. Почему-то он не смог забрать их. Или, ещё лучше, это был пират. Да, речь шла о всемирно известном морском разбойнике. Он был схвачен и повешен ещё сто лет назад, однако отыскать его сокровища так никому и не удалось. Все были уверены, что они спрятаны в укромном месте на диком скалистом побережье или на богом забытом острове – только не здесь, на чердаке обычного многоквартирного дома. Для этого нужно было иметь безошибочное чутьё, каким мог похвастаться только Герман.

Если он сейчас откроет чемоданы, то на сверкающей груде золотых монет, среди нитей жемчуга и россыпи драгоценных камней увидит старинный пергамент, на котором будет написано приблизительно следующее:

И внизу была бы пририсована мёртвая голова с двумя костями крест-накрест.

Герман несколько раз подряд отчаянно чихнул. Он извлёк было из кармана носовой платок, но тот был насквозь мокрым. Сунув его обратно, он вытер нос рукавом куртки. Затем нагнулся, чтобы открыть чемодан.

– Внутри пусто, – вдруг громко и отчётливо произнёс ворох газетной бумаги в углу чердака, – я туда уже заглядывал.

Герман настолько оторопел от неожиданности, что в первое мгновение не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Он ощутил, как кожа у него на голове начала зудеть, словно от уколов тысяч иголок. Он пережил чувство, которое обычно испытывают герои иных жутких историй, когда говорится, что у человека волосы встали дыбом.

Ворох газетной бумаги зашевелился, и из-под него выбрался пожилой мужчина, одетый в рваное пальто, засаленную шляпу и меховые наушники, и церемонно надел очки. У него был красный нос картошкой, а подбородок украшала седая колючая бородка. Он посмотрел на гостя лукавыми, чуть воспалёнными глазками.

– Привет, коллега, – хрипло произнёс он и помахал Герману рукой в знак приветствия. – Доброе утро или добрый вечер, в зависимости от того, что сейчас за окном.

Герман чуть успокоился: старик выглядел не слишком опасно. Мальчик тоже поднял руку и почти беззвучно сказал:

– Привет!

– Что в мире новенького? – поинтересовался старик. – Он ещё существует или уже провалился в тартарары?

Герман не знал, что ответить, и только пожал плечами.

– Ибо я проспал приблизительно лет сто, – продолжал старик, поднимаясь на ноги. – Не веришь? Тогда оставим это, ещё будет возможность проверить. Время, знаешь ли, вещь относительная. Для одного оно течёт быстро, а для другого ползёт улиткой. Это очень затрудняет общение. Как можно разговаривать друг с другом, если тебя прямо на ходу обгоняют. Что за день был вчера, коллега?

– Воскресенье, – ответил Герман. – Так, во всяком случае, все утверждают.

Старик бросил на него быстрый взгляд, затем согласно кивнул:

– Вот видишь. Что я тебе говорил. – Он потянулся и широко зевнул. – Пойдём поглядим, коллега, не найдём ли мы чего-нибудь на завтрак.

Герман прошёл за мужчиной в другую комнату. Он был польщён обращением «коллега», хотя оно показалось ему не совсем точным. Да, конечно, он был в каком-то смысле бродягой, но разве таким, как этот старик?

В углу лежали и стояли бутылки разной формы; на донышке некоторых из них ещё оставалась капля-другая вина, в других плескались остатки пива. Старик опорожнял все по очереди. Герман молча наблюдал за ним.

– Как тебя, собственно, зовут? – утолив жажду, спросил старик.

– Герман.

– А моё имя Альберт, но тебе нет нужды его запоминать. Все кличут меня Эйнштейн, даже в полиции. Если я кому понадоблюсь, нужно только спросить Эйнштейна. Не желаешь глоточек?

Герман покачал головой.

Эйнштейн смерил его сквозь очки оценивающим взглядом.

– Верно, полагаешь, что ты ещё слишком молод для порядочного глотка, а? Позволь сказать тебе одну вещь, Герман. Я не намного старше тебя, спорим? Сколько тебе лет?

– Девять, – ответил Герман, что не совсем соответствовало истине.

– Ну вот, что я тебе говорил. – Эйнштейн глубокомысленно кивнул. – А мне в действительности только восемнадцать, я ещё молодой парень. По мне этого не скажешь, потому что… Просто я жил быстрее, понимаешь, коллега? Гораздо быстрее. Время ведь относительно.

– Правда? – спросил Герман, которого эта мысль захватывала всё больше и больше. – Как же такое возможно?

Эйнштейн обстоятельно откашлялся.

– Не найдётся ли у тебя сигаретки для меня, коллега? – прохрипел он.

Герман отрицательно помотал головой.

– Не куришь, так? – спросил Эйнштейн. – Ну, конечно, я тоже не курю… во всяком случае, когда сплю. Во сне я не курю. Разве не относительно всё, что существует? У тебя есть деньги?

– Только на карманные расходы.

– Сколько?