Выступавшие на собраниях нацисты роняли намеки на наличие у Германии нового и очень мощного оружия, разжигая слухи о скором вторжении в Британию. Планерам, вроде тех, что с таким блеском применялись против неприятеля в Норвегии и Бельгии, предстояло доставить к ключевым целям десантников, а тем временем в дело вступили бы новые танки и морские суда, будто уже готовые для операции. Поговаривали об армаде из 2000 пикировщиков «Штука» и громадных новых бомбах; о реактивных самолетах, способных летать со скоростью 1000 километров в час; о смертоносных лучах и о вещах, которые в СД, похоже, сами не понимали и просто докладывали об услышанном, сообщая о «применении жидкого воздуха с “электронной пылью”, вызывающих неслыханные по силе взрывы и распространение жара».

Коль скоро шли недели, а известия о новых военных действиях не поступали, в большом фаворе вновь оказались астрологи. Страна бурлила политическими слухами. Ллойд-Джордж и герцог Виндзорский (бывший Эдуард VIII), по рассказам, находились в Берлине; Георг VI отрекся, а Черчилль бежал. Некоторые геополитически мыслящие граждане вслух задавались вопросом, заинтересована или нет Германия экономически в сохранении Британской империи. В самом деле Гитлер думал в том же направлении и беспокоился, как бы расчленение ее не принесло выгоду вместо Германии «великим иностранным державам»[228].

Даже после того, как противник отверг его последнее «мирное предложение», Гитлер продолжал сомневаться и медлил с решением. Он велел командованию подготовить оперативные планы «войны против Англии» еще в начале июля, но лишь 1 августа издал директиву люфтваффе о начале «атаки на Англию». Но днем ранее он приказал Генеральному штабу приступить к разработке плана военной кампании против Советского Союза, который будто бы оставался последним потенциальным союзником Британии на континенте. На наличие у Гитлера уже тогда замысла нападения на Советский Союз предпочтительно вторжению в Британию указывают два момента: его осторожные оценки шансов Германии бросить вызов Королевскому ВМФ с воздуха и его давняя мечта вынудить британцев сделаться партнерами немцев.

На протяжении июля и начала августа люфтваффе развернуло на побережье Северного моря и Ла-Манша от Норвегии до запада Франции множество новых баз в попытках достигнуть временного господства в небе над Ла-Маншем; немцы успешно атаковали британские конвои до тех пор, пока Адмиралтейству не пришлось отказаться от их провода этим путем. В Берлине специальные бригады рабочих начали собирать трибуны на Парижской площади в рамках подготовки к новому параду победы. На сей раз их украшали большими деревянными орлами, покрытыми краской с позолотой. Из-за отвратительной погоды в Англии к операции «Орлиный день» (кодовое название наступления) тем летом немцы смогли приступить только 13 августа[229].

На протяжении первых трех недель люфтваффе наносило удары по летным полям истребительного командования британских ВВС. 18 августа пришел час Биггин-Хилла в Кенте. Возвращавшиеся с задания летчики докладывали, что видят на месте аэродрома море огня, взлетно-посадочные полосы разбомблены, здания разрушены, неприятельских самолетов в небе нет, а зенитное противодействие отсутствует. Они пришли к заключению, что база «полностью уничтожена… стерта с лица земли». Пилотов поражала та легкость, с которой они одерживали верх в сражениях. «Молодые люди, – с волнением рассказывал персоналу наземных служб летчик после задания, – ничего же не было: мы ожидали совсем другой обороны». 19 августа люфтваффе отчитывалось о шестистах двадцати четырех сбитых британских самолетах ценой потери ста семидесяти четырех своих. В ту ночь, когда германские ВВС распространили список целей на объекты авиастроительной промышленности противника, летчики принялись наносить удары по дальним пригородам Лондона – Уимблдону и Кройдону. 24–25 августа атакам подверглись Харроу и Хэйз, Аксбридж, Луишем и Кройдон, а 28–29 августа – Хендон, Саутгейт, Уэмбли и Милл-Хилл. Не остались в стороне и внутренние районы столицы – Сент-Панкрас, Финчли и Олд-Кент-роуд. Гитлер запретил бомбить Лондон, но постепенное расширение операции так или иначе ставило под удар город с множеством расположенных на его территории военных баз и производственных мощностей[230].

Хотя люфтваффе стало гораздо проще дотягиваться до Британии с новых аэродромов на континенте, чем британским ВВС атаковать Германию, после первого случайного налета на Лондон Черчилль распорядился о немедленной ответной акции. В ночь с 25 на 26 августа двадцать два бомбардировщика «Хемпден» и «Веллингтон» отбомбились по Берлину. Рейд походил на укольчик и не нанес почти никакого ущерба противнику, но своими действиями британцы бросили вызов Герману Герингу и его обещаниям народу в тылу. На момент вспышки пожара войны он заявил по радио, что, если хоть один вражеский самолет долетит до Рура, тогда его надо называть «не Геринг, а Мейер». И вот пожалуйста – враг добрался до столицы рейха. Остряки не замедлили отреагировать на происшествие и, помня о страстном увлечении рейхсмаршала охотой, прозвали сирены воздушной тревоги в Берлине и Руре «охотничий рожок Мейера», а его между собой величали «Герман Мейер». 29–30 августа британцы совершили второй налет на Берлин, лишив жизни десятерых и ранив двадцать одного человека. Последствия в психологическом и стратегическом плане можно назвать громадными. Берлинцев поверг в шок сам факт столь глубокого проникновения британских самолетов в воздушное пространство Германии. Гитлера – тоже[231].

Фюрер воспользовался первой возможностью для обращения к нации, держа речь перед женской аудиторией из молодых медсестер и социальных работниц, собравшихся по случаю начала работы партийного фонда «Зимняя помощь» 4 сентября. Гитлер возвестил аудитории в забитом до отказа зале берлинского Дворца спорта, что ждал три месяца, не давая ответа на британские ночные бомбежки в надежде, что их прекратят, но Черчилль, мол, усмотрел в этом признак слабости и теперь немцы вынуждены отвечать ночь за ночью и по нарастающей. Сделав паузу, давая слушателям возможность осознать сказанное и затихнуть, Гитлер пообещал в случае увеличения числа британских налетов на Германию стереть их города с лица земли. Уильям Ширер присутствовал в зале и отмечал, что «молодые медсестры и социальные работники были совершенно вне себя и неистово аплодировали». Страдавший от сильнейшей простуды американский репортер находил крики аудитории раздражающими, но по-прежнему удивлялся тому, как Гитлер «унцию за унцией выжимал из своего голоса юмор и сарказм», обещая, что они положат конец «работе этих ночных пиратов». Через два часа речь транслировали по радио. Клятва «стереть» британские города запомнилась надолго[232].