Единственная слезинка скатилась по щеке Каролины, но она не стала ее утирать.

— Я не хочу тебя, Морган. Во всяком случае, таким, какой ты сейчас, — сказала она, чувствуя, что начинает умирать. — Я была дурой — мечтательной дурой. Я должна была отказаться выполнять требование твоего отца. Мне надо было сбежать. Я не хочу быть твоей женой. Не теперь. Не так.

— Но это все, что я могу предложить тебе сейчас, крошка, — сказал Морган, сняв пижаму; его обнаженное тело отливало золотом при свете стоявшей на ночном столике свечи. Он положил руку на ее плечо, и жар его тела проник сквозь тонкую ткань ее ночной рубашки.

— Я обещаю тебе, Каролина, что на этот раз тебе будет еще лучше, чем тогда.

Ее нижняя губа начала дрожать, когда он уложил ее рядом с собой. Ее голова и плечи погрузились в подушки, а тело напряглось, когда он начал расстегивать пуговицы ее ночной рубашки. Она не могла не только сопротивляться, но даже пошевелиться. Он был ее мужем, и она любила его.

— Не плачь, Каро, — прошептал он ей на ухо; от его теплого дыхания она задрожала. Ее глаза закрылись, когда его рука скользнула под рубашку, обхватила ее грудь, начала мягко ласкать ее напрягшийся сосок.

— Да, Каро, да. Ты рождена для этого, моя прекрасная девочка. Я знал это с самого начала. Знал, но пытался сдержаться. Но теперь в этом нет никакого смысла. Ты предназначена для того, чтобы получать наслаждение и дарить его.

— Морган, я…

— Нет, нет, Каро. Не надо ничего говорить. Идем со мной, моя Каро, предадимся наслаждению. Хотя бы этого у нас никто не отнимет.

Каролина еле слышно охнула, когда почувствовала, что на ней уже нет ночной рубашки; она вспомнила обнаженное тело Моргана и подумала, что сейчас все будет иначе. На этот раз он тоже получит удовольствие. Будет ли она плакать от боли, как та девушка в Вудвере, или ликовать, как те бедные умалишенные, которые, как животные, кусали и царапали своего партнера, приветствуя его проникновение в свое тело?

Тело Моргана было прекрасным; оно не походило на тела мужчин, которых она видела обнаженными и охваченными похотью в Вудвере, таких, как Боксер, огромное уродливое тело которого внушало ей отвращение.

У Моргана был плоский живот, его ноги были длинными и стройными. Ее щеки запылали, когда она осознала, что хотела бы увидеть его снова, чтобы запомнить всего целиком.

«О Боже, как низко я пала!»

Ей было холодно, но Морган накрыл ее своим телом, так, чтобы было удобно ласкать руками ее груди, время от времени дразня их прикосновениями языка.

Теперь он молчал, молчала и Каролина. Ее переполняли чувства, которые она уже ранее испытала, и она была рада их возвращению. Ее страхи рассеивались под волнами желания.

И любви. Каролина знала, что она любит Моргана Блейкли. Она любила его, когда они сидели рядом, читая книги. Она любила его, когда он начинал покашливать за столом, давая ей понять, что она взяла не ту вилку. Она любила его, когда его взор затуманивался оттого, что его отец обращался с ним как с нежеланным гостем в доме. Она любила его, когда он учил ее ездить верхом, терпеливо придерживая свою лошадь, пока она не освоилась в седле. Она любила его за то, что он вызволил ее из Вудвера, за надежную крышу над головой.

Но сейчас она любила его больше всего за то, что он ласкал губами ее соски: он нежно держал их между зубами, трогая языком, пока она не застонала, откинув голову и сжав зубы в предвкушении экстаза.

Она не осознавала, что сжимает ладонями его голову, а он сползал вниз по ее телу, как уже делал это прежде.

Но его рука еще не скользила между ее ног, хотя она уже ждала этого. Она уже пылала в ожидании этих прикосновений, стыдясь собственных желаний и не замечая того, что призывно раздвигает ноги.

Она почувствовала, что он поднял голову, и вопросительно посмотрела вниз.

— Каро, послушай меня. Я не хочу причинить тебе боль, понимаешь?

— Да… да, я понимаю. — Но она не понимала. Совсем не понимала. Даже когда он снова опустил голову и мягко раздвинул ее ноги еще шире и…

— Ах… Морган, что… — Глаза Каролины широко раскрылись, она ничего не видела, зато чувствовала все. Она умрет от стыда. Она умрет, если он остановится.

Но он не останавливался. Его ловкие опытные пальцы ласкали и ласкали ее, проникая внутрь.

Она чувствовала, что у нее прибывают силы. А он начал двигаться на ней, и она с радостью ощутила эту новую степень близости, и чувство полноты существования охватило ее. Но тут появилась боль — медленное жжение, легкий укол и затем странная жалящая боль, которая вскоре прекратилась, и она ощутила странную влагу между ног.

У нее возникло ощущение, испытанное ранее лишь однажды, но незабываемое: неистовая жажда, стремление отдать все и взять все — и потом умереть.

Пальцы Моргана покинули ее, она застонала от этой утраты. Потом он оторвал от нее и свои губы. Она чувствовала себя обездоленной, она протянула к нему руки, умоляя вернуться. Она забыла, что такое стыд и гордость. Она нуждалась в Моргане, любила его, хотела, чтобы он был ближе, чтобы навалился на нее всем своим весом, чтобы вошел в нее.

— Не беспокойся, детка, я здесь, — услышала она его шепот как бы издалека и обняла его. — Раздвинь ноги пошире, Каро, пожалуйста, — прошептал он. — Не бойся. Не бойся.

Она сделала то, о чем он ее просил, чувствуя, как его тело проникает в нее рывком, который почему-то не причинил ей никакой боли. Несколько мгновений он лежал совершенно неподвижно, и она вновь ощутила странное чувство полноты, завершенности. Затем он стал удаляться. Но он не покинул ее. Он только дразнил ее: вновь вернулся в прежнее положение, затем проник в нее еще глубже, быстро, потом медленнее, глубже, потом почти вышел из нее.

— Закинь ноги мне за спину, Каро.

Она услышала его голос, прозвучавший как бы из другого мира. Что он сказал? Чего он хотел? Она готова сделать все что угодно, лишь бы он не останавливался, лишь бы это не прекращалось, лишь бы он никогда не покидал ее — никогда, никогда. Но он продолжал дразнить ее, сводя с ума своей игрой. Она крепче обняла его за спину, потом подняла ноги, обвив их вокруг него, прижимая его к себе, поднимаясь вместе с ним, когда он отдалялся, трепеща под ним, когда он наваливался на нее.

Ритм его движений ускорился, он проникал все глубже, оставался в ней дольше, пока ей не показалось, что его яростные движения доведут ее до смерти. Его движения стали настолько быстрыми, что в ее представлении слились в одно. Ощущение счастья возрастало, пока она не закричала, отдавшись пульсирующему наслаждению, пронзившему все ее тело.

Морган неожиданно замер, оставаясь в ней, а она продолжала сжимать его в объятиях, ошеломленная тем, что с ней произошло, и вскоре ощутила новый трепет, на это раз исходивший от него, — и возликовала, поняв, что произошло.