Ричард смотрел, как мать выходит из комнаты, прижав салфетку ко рту. Затем он повернулся к отцу:

— Благодарю вас, сэр. Эти ежедневные трапезы образуют уголок стабильности в нашем нестабильном мире. Клянусь, я не знал бы, как приступить к десерту, если бы матушка находилась за столом.

Томас откинулся на спинку стула, скрипнувшего под его тяжестью, держа в руках тяжелый хрустальный бокал со своим любимым джином — напитком настоящего англичанина, а не французской розовой водичкой, которой пробавлялся его сын, — и хлопнул в ладоши.

— Да, — согласился он. — Она ушла бы в любом случае, чтобы принарядиться перед театром. Перья, тюрбаны и прочие поганые финтифлюшки, которые, по мнению женщин, нам очень нравятся. Всегда предпочту хорошую шлюху, сынок: они, по крайней мере, знают, что нам, мужчинам, нравится в женщинах, не так ли? — Он наклонился и поставил бокал на стол. — А теперь скажи мне, мой мальчик: ты добудешь мне в этом сезоне немного денег посредством женитьбы или нет? Ты можешь быть героем Пиренеев, ты можешь быть Единорогом — но мы живем сегодняшним днем. Война кончилась почти год назад. Как долго мы, по-твоему, продержимся на твоей репутации и красивых глазах? Скоро кредиторы начнут толпиться у моих дверей, во весь голос требуя денег, и никому из них не будет никакого дела до того, что ты национальное достояние. Нам необходима солидная сумма, черт подери!

— Я не готов жениться, сэр, — тихо ответил Ричард, избегая смотреть в глаза отцу.

— Не готов? Не готов! — Кулак графа опустился на стол, заставив задребезжать столовое серебро. — Господи, мальчик, никто и не спрашивает у тебя, готов ты или не готов. Просто сделай это — и все! — Он резко поднялся, так что его стул упал на пол, потом помахал кулаком перед лицом Ричарда: — Ты не знаешь! Ты никогда не узнаешь, что я сделал для тебя, через что я вынужден был пройти, чтобы добыть тебе титул, который ты носишь; но заслужил его я! А что делаешь ты? Сбегаешь на войну с этим баламутом Морганом Блейкли, где тебя ранили — чуть было не убили!

— Морган был на волосок от смерти, папа, а его брат погиб. Мне… мне повезло.

— Не морочь мне голову показной скромностью. Прибереги ее для девчонок, которые и так твои. Ты герой — и не забывай об этом. Бог свидетель, только это удерживает меня от мысли, что ты не мой сын. Охотиться ты не любишь, стрелять не хочешь, не играешь в карты и даже не ходишь со мной на петушиные бои. Твоя мать до сих пор называет тебя Диконом, словно ты еще не вылез из-под ее юбки. И это мой сын! Где твой характер, мальчик? Пора оставить повадки невинной девицы. Покажи наконец характер и добудь состояние!

Каролина стояла перед зеркалом, нервно крутя на пальце обручальное кольцо; Бетт опустилась рядом с ней на колени, занявшись оборками ее белого платья.

— Альмаки! Цвет высшего общества! Мечта каждой молодой девушки! Клянусь, у меня замирает сердце при одной мысли об Альмаках! Ах, дорогая Дульцинея, я могу упасть в обморок от предвкушения удовольствия, которое мы получим за этими священными дверьми. Как ты думаешь, их обстановка осталась такой же безобразной? Еда у них всегда была ужасной, дитя мое, просто отвратительной! Хотя с тех пор все могло перемениться.

— Спасибо, Бетт, думаю, ты сделала все, что было в твоих силах, — поблагодарила Каролина служанку, когда та закончила поправлять оборки. Она повернулась и улыбнулась мисс Твиттингдон, которая выглядела в высшей степени интригующе в пурпурном платье и золотистом тюрбане; длинные белые лайковые перчатки безжалостно закрывали большую часть ее тоненьких, как птичьи лапки, рук. — Его милость сказал мне сегодня утром за завтраком, что у Альмаков самый респектабельный танцевальный зал во всем Лондоне, тетя Летиция. Учитывая это, думаю, что действительно там безобразная обстановка, плохая еда и скучная компания. Но мы будем выглядеть очень мило, не так ли?

— Ах, Господи, — сказала мисс Твиттингдон, опускаясь на стул, — поскольку ты уже благополучно пристроена, нам, кажется, нечего там делать. Дульцинея, не правда ли?

Каролина и Бетт обменялись многозначительным взглядом. Затем Каролина опустилась на колени возле стула, на котором сидела пожилая дама, и положила руку ей на плечо:

— Тетя Летиция, это трудно объяснить, но мы не должны говорить о моем браке. Мы не должны говорить о Дульцинее. Мы даже не можем говорить о леди Каролине. Все это было возможно в «Акрах», но и там только для того, чтобы мне легче было научиться вести себя так, будто я та умершая девочка. Помните, что сказал нам Морган сегодня утром? Меня зовут теперь Каролина Уилбер… Каролина Уилбер, тетя Летиция, и я нахожусь под опекой герцога. Каролина Уилбер. Вы можете это запомнить?

— Каролина Уилбер, — повторила мисс Твиттингдон. — Ах, моя голова! Когда я была девочкой, последним криком моды были желтые волосы. Я пользовалась успехом главным образом благодаря моим светлым волосам. Если бы ты уже не была замужем за маркизом, клянусь, половина Лондона ползала бы у твоих ног, покоренная твоими светлыми локонами. Сначала тюрбан. Потом я узнаю, что Ферди — этот крохотный фигляр — едет с нами в Лондон. Теперь ты мне говоришь, что я должна еще и думать? Не знаю, смогу ли я это пережить!

— Может быть, маленький бокал вина, мисс? — обратилась Бетт к Каролине. — Вчера он сотворил чудо, когда она всполошилась, опасаясь встретиться со своим Лоуренсом здесь, в Лондоне.

Каролина вздохнула, затем неохотно кивнула. Как ни странно, находясь под хмельком, Летиция Твиттингдон вела себя более спокойно и разумно. Через пару минут Бетт уже выводила пожилую женщину в гостиную, направляясь с ней к столику со спиртными напитками. Каролина осталась одна, что ей совсем не нравилось, поскольку она знала, что ее муж находится в соседней комнате и одевается, готовясь к вечернему приему.

Теперь Морган мог в любое время входить в ее комнату, чтобы проверить, как она выглядит. Он следил за ее внешностью со дня их знакомства, но после замужества она начала ненавидеть эти ежедневные проверки.

Теперь он осматривал не только ее платье и волосы. Он проверял не только ее ногти. Теперь он трогал ее, раздевал ее взглядом. Теперь — когда он знал ее всю, до последнего дюйма — его проверки казались ей физическим оскорблением, вторжением в единственную область жизни, которую она оставила для себя.

Каролина еще раз взглянула в зеркало и призадумалась, не слишком ли велик вырез ее платья. Морган, по всей видимости, проводил последние дни с герцогом и — с кем бы вы думали? — с Ферди, обсуждая план ее введения в общество; Каролину же предоставили самой себе. Почему он должен обсуждать свои планы с ней? В конце концов, она ведь нечто вроде марионетки.

Он не брал ее с собой на верховые прогулки. Он больше не давал ей уроков истории, не помогал выбирать книги для чтения. Она видела его только во время еды — и, конечно, после того, как Бетт каждый вечер помогала ей раздеться.

Но вряд ли можно было считать проявлением внимания то, что Морган приходил к ней, получал от нее и доставлял ей удовольствие и каждый раз после этого покидал ее, не говоря ни слова о любви. Каждую ночь он приходил к ней и каждую ночь оставлял в одиночестве, и она плакала, пока не засыпала.