В балтийских губерниях революция выскочила несколько ранее.

На Кавказе целые уезды и города находились в полном восстании, происходили ежедневные убийства…

Царство Польское находилось почти в открытом восстании, но революция держалась внутри…

Вся Сибирь находилась в полной смуте…»

(С. Ю. Витте)

Я ещё раз подчеркиваю – во время революции 1905–1907 годов из всех многочисленных сил, в ней участвовавших, именно либералы имели реальный шанс взять власть. Крестьяне о таких материях просто не задумывались, а если задумывались – выдвигали те же демократические лозунги. Революционеры не имели достаточного влияния, время лозунга «Вся власть советам!» ещё не пришло.

Такой расклад существовал на время принятия Манифеста 17 октября. Николай II подписывать его очень не хотел. Но иного выхода у него просто не было. Точнее, был – сбежать из страны. К этому он был готов, императорская яхта «Штандарт» круглые сутки находилась под парами возле Петергофа, где пребывал император. Но его убедили, что можно ещё побороться. Николая фактически заставили подписать Манифест, который открыл совершенно новую страницу в истории России.

Вот текст Манифеста.

«Высочайший Манифест

БОЖЬЕЙ МИЛОСТИЮ, МЫ, НИКОЛАЙ ВТОРЫЙ, ИМПЕРА – ТОРЪ и САМОДЕРЖЕЦЪ ВСЕРОСС1ЙСКИЙ, ЦАРЬ ПОЛБСК1Й, ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ФИНЛЯНДСКИЙ,

и прочая, и прочая, и прочая.

Смуты и волнения в столицах и во многих местностях Империи Нашей великою и тяжкою скорбью преисполняют сердце Наше. Благо Российского Государя неразрывно с благом народным и печаль народная Его печаль. От волнений ныне возникших может явиться глубокое нестроение народное и угроза целости и единству Державы Нашей.

Великий обет Царского служения повелевает Нам всеми силами разума и власти Нашей стремиться к скорейшему прекращению столь опасной для Государства смуты. Повелев подлежащим властям принять меры к устранению прямых проявлений беспорядка, бесчинств и насилий, в охрану людей мирных, стремящихся к спокойному выполнению лежащего на каждом долга. Мы, для успешнейшего выполнения общих преднамечаемых Нами к умиротворению государственной жизни мер, признали необходимым объединить деятельность высшего правительства.

На обязанность правительства возлагаем Мы выполнение непреклонной Нашей воли.

1. Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов.

2. Не останавливая предназначенных выборов в Государственную Думу, привлечь теперь же к участию в Думе, в меру возможности, соответствующей краткости остающегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив засим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному законодательному порядку.

3. Установить, как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной Думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от Нас властей.

Призываем всех верных сынов России вспомнить долг свой перед Родиною, помочь прекращению сей неслыханной смуты и вместе с Нами напрячь все силы к восстановлению тишины и мира на родной земле.

Денъ в Петергофе в 17 день октября в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот пятое Царствования же Нашего одиннадцатое.

На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано:

“НИКОЛАЙ”».

Основные положения понятны: легализованы политические партии, обещана свобода прессы и объявлены выборы в Государственную Думу, что породило эйфорию среди либералов. Крестьянам и рабочим этот манифест не давал ровным счетом ничего, но про них тут же забыли.

Правда, вскоре выяснилось, что Дума являлась совсем не парламентом, то есть законодательным органом. Она могла выдвигать законопроекты и их обсуждать – но окончательное решение оставалось за императором. К тому же существовали варианты протолкнуть тот или иной закон в обход Думы.

Тем не менее, Дума имела весьма серьезное влияние. Они шумели. И думские речи во множестве перепечатывали газеты. А игнорировать общественное мнение после революции правительство уже не решалось. Так что с Думой приходилось считаться.

Отношение к Государственной Думе было разным. Так, большевики и эсеры выступили за её бойкот. Большинство же депутатов составили кадеты. И тут сразу же наметились противоречия между правительством и кадетами. Власть, затевая всю эту возню с представительным органом, преследовала цель – отделить умеренную оппозицию от радикалов. С умеренными предполагалось наладить конструктивный диалог. Причем один из главных вопросов был всё тот же – агарный. И это понятно. Усадьбы-то продолжали гореть.

«Перед русской государственностью в то время открывалось два пути. Один, имея в своей основе твердое охранение самодержавного строя, состоял в решительном и быстром проведении правительственною властью тех органических реформ, которых неотступно требовали развивавшаяся народная жизнь и расширявшаяся хозяйственная деятельность населения. Здесь в первую очередь необходимо было перестроить социальный организм страны. Наряду с самыми решительными мерами, направленными к сохранению остатков редеющего и тем самым утрачивающего свое политическое значение землевладельческого класса и к уравнению в общественном положении с дворянством представителей крупного промышленного класса посредством его постепенного слияния с ним – путь, по которому с давних пор следует Англия, – нужно было создать мощный слой зажиточного крестьянства, владеющего на праве личной собственности крупными, десятин в 30–50, участками земли – этого надежнейшего во все времена и во всех государствах устоя существующего порядка.

Путь этот требовал от правительства большой энергии, широкого реформаторского размаха и исключительного такта, и при всем том нельзя было быть уверенным, что социальное перестроение государства обгонит заливавшую страну революционную волну, но признать его безнадежным тоже нельзя было.

Если же государственная власть на такую широкую и быстро осуществляемую реформу не почитала себя способной либо вообще признавала ее недостаточно обеспечивающей спокойное развитие государства и желала немедленно привлечь на свою сторону либеральную общественность, то надо было осуществить ее основное желание и ввести конституционный образ правления при народном представительстве, опирающемся на ограниченный круг избирателей. Крупные реформы могли быть в таком случае осуществлены уже с участием этого представительства. Конечно, часть радикал-либералов этим бы не удовлетворилась и еще теснее связалась бы с революционными партиями. Однако оказавшиеся на стороне правительства интеллигентные силы были бы также весьма значительны, и бой, во всяком случае, перестал бы происходить между одним правительством и всей передовой общественностью. В нем со стороны власти неминуемо приняли бы деятельное участие и культурные общественные силы.