— Не знаю. Известно только одно: Людовик XVI побывал в Тибермениле в 1784 году, а в знаменитом железном шкафу, найденном в Лувре по доносу Гамена, находилась бумага, но которой рукой короля были написаны следующие слова: «Тибермениль: 2-6-12».

Орас Вельмон расхохотался:

— Победа! Тьма все больше рассеивается. Ведь дважды шесть — двенадцать.

— Смейтесь сколько угодно, месье, — заметил аббат, — однако в этих двух записях содержится разгадка; придет день, и кто-нибудь сумеет расшифровать эти слова.

— Прежде всего Херлок Шолмс… Если только его не опередит Арсен Люпен. Как, по-вашему, Вельмон?

Вельмон встал, положил руку на плечо Девана и сказал:

— Я думаю, что в сведениях, полученных из вашей книги и из фолианта, хранившегося в Национальной библиотеке, недоставало чрезвычайно важной детали, и вы любезно сообщили мне ее. Благодарю вас.

— А это означает?..

— Это означает, что теперь, когда повернется топор, взлетит птица, а дважды шесть составят двенадцать, мне останется лишь приняться за дело.

— Не теряя ни минуты.

— Даже секунды! Ну почему бы мне этой же ночью, то есть до приезда Херлока Шолмса, не ограбить ваш замок?

— Действительно, вам остается только воспользоваться моментом. Разрешите мне подвезти вас.

— До Дьеппа?

— До Дьеппа. Я воспользуюсь случаем и сам встречу месье и мадам д'Андроль и какую-то девушку, их приятельницу. Поезд приходит в полночь.

И, обратившись к офицерам, Деван добавил:

— Впрочем, мы все встретимся здесь завтра утром за столом, не так ли, господа? Я очень рассчитываю на вас, ровно в одиннадцать ваши полки должны окружить и взять замок приступом.

Приглашение было принято, все разошлись, и через минуту «золотая звезда 20-30» мчала по дороге на Дьепп, увозя Девана и Вельмона. Деван высадил художника у казино и поехал на вокзал.

В полночь его друзья сошли с поезда. В половине первого автомобиль въезжал в ворота Тибермениля. В час, после легкого ужина, поданного в гостиной, все разошлись по своим комнатам. Постепенно светильники погасли. Мертвая ночная тишина окутала замок.

Но луна раздвинула окутывавшие ее тучи, и в окна гостиной хлынул белый свет. Это длилось лишь мгновение. Очень скоро луна скрылась за сплошным занавесом холмов. Вновь стало темно.

И в этой непроглядной ночи тишина казалась особенно жуткой. Лишь время от времени слегка поскрипывала мебель и тихонько шумел тростник во рву с зеленой водой, плещущейся о древние стены. Часы отсчитывали бесконечную вереницу секунд. Пробило два часа. Затем снова торопливо и монотонно побежали секунды, тревожа тяжелый покой ночи. Пробило три часа.

Но вдруг что-то хлопнуло — так бывает во время прохода поезда, когда диск семафора открывается и сразу опускается. И тонкий луч пересек гостиную, словно стрела, оставившая за собой сверкающую дорожку. Луч вырвался из центральной каннелюры одного пилястра, подпиравшего справа верхнюю часть книжного шкафа. Сначала светящийся круг задержался на панно, украшавшем стену напротив, потом словно беспокойный взгляд, пронизывающий темноту, скользнул по всему помещению и растаял, чтобы опять вспыхнуть в то время, как целый отсек книжного шкафа поворачивался на своей оси, открывая огромное сводчатое отверстие.

Появился человек с электрическим фонарем в руке. Затем — второй, третий, со связкой веревок и различными инструментами. Первый из вошедших осмотрел комнату, прислушался и сказал:

— Позовите приятелей.

Этих парней, вынырнувших из подземелья, оказалось восемь, все — здоровяки с энергичными лицами. Они стали перетаскивать мебель.

Действовали быстро. Арсен Люпен подходил то к одной вещи, то к другой, осматривал ее и, в зависимости от ее размеров и художественной ценности, щадил или приговаривал:

— Уносите!

И вещь уносили, ее поглощала зияющая пасть туннеля, засасывало чрево земли.

Таким образом уволокли шесть кресел и шесть стульев времен Людовика XVI, гобелены Обюссона, канделябры работы Гутьера, два полотна Фрагонара и одну картину Наттье, бюст работы Гудона и статуэтки. Не раз Люпен останавливался перед великолепным ларем или замечательной картиной и вздыхал:

— Слишком тяжелая вещь… очень уж велика… жаль!

И опять приступал к экспертизе.

За сорок минут гостиная была «расчищена», как выразился Арсен. И все это совершилось в восхитительном порядке, без всякого шума, словно все предметы, которые переносили эти люди, были укутаны толстым слоем ваты.

Наконец Люпен сказал последнему из них, уносившему стенные часы работы Буля:

— Можете не возвращаться. Мы договорились, не так ли: как только перетащите вещи в автофургон, гоните к гумну Рокфора.

— А вы, патрон?

— Оставьте мне мотоцикл.

Человек ушел, и Люпен, плотно задвинув подвижной отсек книжного шкафа, убрав все свидетельства кражи, стерев следы шагов, приподнял портьеру и прошел в галерею, соединяющую башню с замком. Посреди нее стояла стеклянная витрина — именно из-за нее Арсен Люпен продолжил свои поиски.

В витрине были выставлены чудесные вещи: уникальная коллекция часов, табакерки, кольца, ожерелья, миниатюры изумительной работы. Пинцетом Люпен вскрыл замок и испытал невыразимую радость от того, что может завладеть этими золотыми и серебряными сокровищами, маленькими и изящными шедеврами искусства. Он повесил себе на шею большой холщовый мешок, специально подготовленный для этой цели. Наполнил его. Затем рассовал остальные драгоценности по карманам пиджака, брюк и жилета. И уже положил левую руку на горстку жемчужных украшений для волос, так ценившихся нашими предками, а теперь ставших предметом вожделения нынешних модниц… как вдруг легкий звук достиг его ушей.

Люпен прислушался: он не ошибся, звук слышался все отчетливее.

И вдруг вспомнил: в конце галереи внутренняя лестница вела в еще недавно незанятую комнату, но сегодня вечером в ней разместили ту девушку, которую Деван встречал в Дьеппе, приятельницу д'Андролей.

Арсен быстро нажал пальцем на кнопку фонаря и погасил его. Едва он добежал до амбразуры окна, как наверху у лестницы приоткрылась дверь и слабый свет осветил галерею.

Ему показалось — скрытый до пояса занавеской он ничего видеть не мог — что кто-то осторожно спустился на несколько ступенек. Люпен надеялся, что человек не пойдет дальше. Однако этот некто спустился, сделал несколько шагов по галерее и… вскрикнул — конечно же, увидев разбитую и на три четверти опустошенную витрину.

По запаху духов Люпен определил, что на галерее находится женщина. Ее одежда почти задевала скрывавшую Арсена занавеску, и ему казалось, что он слышит, как бьется сердце этой женщины, что она тоже догадалась о присутствии другого существа у себя за спиной, в темноте, на расстоянии вытянутой руки. «Она боится, — подумал он, — и уйдет… не может быть, чтобы не ушла». Но она осталась. Свеча, дрожавшая в ее руке, застыла. Она обернулась, секунду помешкала, как бы прислушиваясь к устрашающей тишине, затем резко отдернула занавеску.