Таинственный новый знакомый молодого врача основательно знал английские законы, однако скорее на практической основе, чем в теории, и хорошо разбирался в анатомии. Он мог боксировать, играть на скрипке, фехтовал на шпагах и эспадронах. Вначале у Ватсона сложилось впечатление, что Холмс ужасающе невежественен в литературе, астрономии и философии. Наряду с этим вскоре оказалось, что Холмс обладает энциклопедическими знаниями в области уголовной хроники: «Он знает, кажется, все подробности каждого преступления, совершенного в XIX веке».

Не удивительно, что Ватсон озабочен простым вопросом: «Чем занимается Холмс? На что он живет?» Он точно не был рантье, не получал он и наследства. Холмс проводил много времени вне дома, в химической лаборатории, в анатомичке и на непонятных Ватсону прогулках, однако он подтвердил мнение Стэмфорда о том, что не является студентом-медиком. Не складывалось также впечатления того, что он систематически читал научную литературу, готовясь к получению какого-либо ученого звания.

«Однако некоторые предметы он изучал с поразительным рвением, – заметил Ватсон, – и в каких-то довольно странных областях обладал настолько обширными и точными познаниями, что порой я бывал просто ошеломлен». «Зачем, – спрашивал Ватсон сам себя, – человеку нужны такие странные знания? Никто не станет обременять свою память мелкими подробностями, если на то нет достаточно веских причин».

Артур Конан Дойл наделил Холмса одной интригующей чертой, которая, очевидно, была присуща и ему самому: «Его энергии не было предела, когда на него находил рабочий стих, но время от времени наступала реакция, и тогда он целыми днями лежал на диване в гостиной, не произнося ни слова и почти не шевелясь». Иногда Ватсон подозревал Холмса в пристрастии к каким-либо наркотикам. Во второй повести о Шерлоке Холмсе[53] это получило свое подтверждение: сыщик принимал кокаин, когда чувствовал себя парализованным «унылым, однообразным течением жизни» – то есть тогда, когда ему не приходилось заниматься разгадыванием преступных головоломок. Но в повести «Этюд в багровых тонах» пока еще не идет речи о наркотиках.

Бессознательно наделяя Холмса некоторыми собственными противоречивыми чертами характера и неявными, но все же бунтарскими наклонностями, Конан Дойл изобразил его несколько гротескным, но – при всей его сложности или даже благодяря ей – внушающим доверие персонажем. Как и многие другие главные герои известных литературных произведений, такие как д’Артаньян, Шерлок Холмс умен и бесстрашен. Многие авторы остросюжетных произведений создавали своих протагонистов как собственных героических альтер эго. Храбрость была настолько естественна для Артура, что ему не пришлось даже выдумывать такую черту характера, как презрение к опасности, и наделять ею Шерлока Холмса. Конан Дойл просто воссоздавал собственные проявления храбрости при экспериментах с ядами, во время охоты на китов, в боксерских поединках с моряками или плавании среди акул.

С самого начала Артур Конан Дойл предполагал, что его сыщик будет отличаться от прежних героев с их предсказуемой благонадежностью, он ставил Холмса выше буржуазной морали. Высмеивая представителей закона и правопорядка, Холмс мог даже походить на Робин Гуда или других «благородных разбойников», издевавшихся над властями. Презрение к существующей полицейской структуре (и особенно к полицейским детективам, которые действовали в обществе без полицейской формы) постепенно меняется, однако, на оптимистическое уважение к новому виду полицейской деятельности.

Не относясь к числу тех писателей, которые сами становятся рабами своих героев, Конан Дойл позволил скептику Ватсону подмечать у своего нового друга моменты высокомерия, тщеславия и некоторые другие слабости. Этот литературный прием дал ему возможность представить отношения между двумя героями более многогранными и сделать более глубокой ту роль, которую играл восторженный рассказчик в произведениях Эдгара По. Ватсон, однако, упускает (а читатель прекрасно понимает это) то, что порой Холмс морочит голову своему соседу. Он утверждает, например, что не имеет ни малейшего представления о том, кто такой Томас Карлейль. Он также нелепо симулирует незнание теории Коперника о строении Солнечной системы – и доверчивый Ватсон заглатывает эту наживку, по крайней мере в первый момент.

«Вы, кажется, удивлены, – замечает Холмс в ответ на реакцию Ватсона на его заявление о незнании современных принципов астрономии. – Спасибо, что вы меня просветили, но теперь я постараюсь как можно скорее все это забыть».

«Забыть?!» – восклицает Ватсон.

«Видите ли, мне представляется, что человеческий мозг похож на маленький пустой чердак, который вы можете обставить как хотите… Поэтому крайне важно, чтобы ненужные сведения не вытесняли собой нужных».

«Да, но не знать о Солнечной системе!..»

«На кой черт она мне! – восклицает Холмс. – Ну хорошо, пусть, как вы говорите, мы вращаемся вокруг Солнца. А если бы я узнал, что мы вращаемся вокруг Луны, много бы это помогло мне или моей работе?»

Однако Холмс, играя свою игру, не объясняет, в чем заключалась его работа.

Иногда противоречия в характере Холмса являлись результатом небрежного, беспечного отношения самого Артура к работе. Он не всегда заботился о деталях и, судя по всему, считал согласованность всех элементов сюжета второстепенным качеством художественного произведения – по крайней мере не тем, которому следовало уделять много внимания. Вскоре Холмс продемонстрировал, что, как и его создатель, он достаточно хорошо разбирался в истории и науке. По мере развития сюжета в повести Ватсон обнаруживал, что Холмс мог походя цитировать неизвестные широкой публике отрывки из научных трудов Дарвина (например, идею великого ученого о том, что восприятие человеческими существами музыкальных ритмов, возможно, предвосхитило появление языка как средства общения между ними). Являясь ходячей энциклопедией в области уголовной хроники и истории раскрытия преступлений, Холмс вел обширный каталог газетных вырезок и заметок, касавшихся криминального мира. Вероятно, Артур Конан Дойл вспомнил эпизод из опубликованного в 1871 году романа «Ужасное искушение» («A Terrible Temptation») одного из своих любимых авторов, Чарльза Рида. В нем главный герой ведет обширный личный архив:

«Под столом выстроились в ряды рабочие блокноты с пометками на корешках. Там стояло около двадцати полулистовых папок с отобранными по рубрикатору фактами, идеями и рисунками. На прикрепленных к ним деревянных плашках значились номера, вписанные по порядку в таблицу в большой конторской книге. Имелись журналы учета поступивших сведений за каждый год, которые также были внесены в табличку в конторской книге… Там же располагалась стопка блокнотов‑четвертушек в твердой обложке и папок-каталогов форматом в пол-листа… По одну сторону стола стояло шесть или семь толстых картонных папок, каждая размером с большой портфель, в которых автор собирал свои записи и выписки из каталогов в подборки для текущих целей»6.

Несмотря на свой патриотизм, большие амбиции и стремление к медицинской карьере, несмотря на определенную нужду и преданность семье, Артуру нравилось думать о себе как о представителе богемы. Это слово произошло не от названия населения существовавшего в то время королевства Богемия[54] (которое в 1867 году вошло в состав Австро-Венгерской империи), а от французского слова «bohemien», которым первоначально обозначали цыган. За десять лет до рождения Артура Конан Дойла Уильям Мейкпис Теккерей (который позже будет в Эдинбурге качать Артура на своих коленях) в сатирическом романе «Ярмарка тщеславия» выразил мнение буржуазии, написав о Бекки Шарп, путешествовавшей по Европе: «Скоро она превратилась в настоящую цыганку и стала знаться с людьми, при встрече с которыми у вас волосы встали бы дыбом»7.