Мне нравились эти вечера, которые рисовали мне картину моего взросления, если бы отец остался жив. Эти вечера были чем-то похожи на те веселые сборища, гвоздем которых он когда-то был.

Тесть рассказывал про охоту и проблемы с коробкой передач его «Ленд Крузера». Олина мама советовала ему продать «Ленд Крузер» и журила внука Андрея, который бросил секцию лёгкой атлетики. Андрей сидел в дальнем конце стола, поглощенный смартфоном. Катька, Олина сестра, считала нужным отправить его на лето в спортивный лагерь. Оля рассказывала, как мы запрещаем Ваське пользоваться смартфоном, планшетом и компьютером. Васька деловито ел суп и с любопытством смотрел на Андрея.

— Недолго он тебя слушать будет, — сказал Катька, прикрикнув на Андрея. Андрей разозлился и убежал наверх.

— Ну чего ты так? — вступилась за внука Олина мама. — Наиграется и бросит.

— Ослепнет сначала, ага.

Около девяти вечера позвонил Братерский. Я извинился перед хозяевами и пошёл на второй этаж, где по пути встретился мне хмурый Андрей. Я нашёл тихое место.

— Да, Сергей Михайлович, — сказал я в трубку.

— Я вас не отвлекаю? Вы слышали о Чаудхари? Но не об актрисе. О Рамачандре Чаудхари?

— Э-э…

Я не слышал ни об актрисе Чаудхари, ни о ком-либо другом с такой фамилией.

— Посмотрите в интернете, — посоветовал Братерский. — Если вы свободны завтра вечером около семи, я бы хотел познакомить вас. Он приезжает с выступлениями. У нас будет около получаса. Это редкая возможность.

Я замялся:

— А зачем ему со мной знакомиться?

— Это не займет много времени. Вы увидите, он удивительный человек.

Братерский настоял, чтобы вечером понедельника я приехал к офису «Ариадны». Там он заберёт меня на машине.

Вечером, пока Оля укладывала сына и готовилась ко сну, я взял планшет и набрал три имени, которые Братерский прислал в мессенджере — Рамачандра Сурадж Чаудхари. Меня поразил объем статьи Википедии, посвященной индийскому философу Чаудхари, разделенной на главы и подглавы, словно речь об Альберте Эйнштейне.

Чаудхари был автором пяти книг, но больше прославился лекциями. Рожденный в 1923 году, он приближался к столетнему юбилею, и все же продолжал странствовать по свету, заезжая даже в такие далекие от индийской философии места, как наш мрачноватый промышленный город.

Статью о нём я прочитал по диагонали. Чаудхари был урождённым индусом, но после тридцати лет вел кочевой образ жизни, побывав практически во все странах мира, непрерывно выступая и общаясь с разными людьми. Его всеядность удивила меня. В числе знакомых Чаудхари значились премьер-министры, ученые, писатели, многие из которых давно уже умерли.

Один фрагмент его биографии я прочитал полностью. В нём рассказывалась история, как совсем юного Чаудхари после тяжелой болезни посчитали мертвым и похоронили заживо, посадив около могилы вишню. Через несколько дней пастух обнаружил могилу разрытой, а тело мальчика лежащим возле. Мальчик был жив, и через две недели полностью выздоровел, но изменился до неузнаваемости, покинул родное село, учился в разных университетах, а потом начал большое путешествие, которое длится по сей день.

Всё это попахивало мифотворчеством, которым духовные наставники и тренеры личного роста привлекают новых сектантов. Братерский и сам был похож на сектанта.

Всё же встреча с Чаудхари ни к чему не обязывала. На всякий случай я шутливо сказал Оле сводить меня в церковь, если я вернусь одержимым идеей самосовершенствования.

* * *

Утром понедельника я заехал в институт и вернул отмытый дозиметр Саше. Мы встретились на бегу в коридоре, и он с легкой усмешкой спросил:

— Много намерил?

Я соврал:

— Да тридцать всего.

— Микро-? Или милли-? — уточнил Сашка.

— 30 микрорентген в час, — продолжал врать я.

— Терпимо, — кивнул он. — Вот если 30 миллирентген, тогда лучше бежать.

Эта его ремарка разожгла во мне тревогу, поскольку на самом деле близ «Зари» получилось как раз около 30 миллирентген в час. Я вдруг остро пожалел, что задержался там и втравил в это Димку.

— Можем отойти? — попросил я Сашу.

Мы завернули в карман институтского коридора, окна которого выходили на широкую липовую аллею. Хоть мы и учились вместе, Сашу я знал плохо. Он был отличником, я был сыном умершего профессора. Он часто напускал на себя важность, и его отношение ко мне постоянно менялось.

Но Саша разбирался в теме. Я рассказал ему легенду о жалобах местных жителей на странный объект возле их села.

— Короче, получилось 30 миллирентген в час бета-радиации. Слушай, это опасно?

— Долго вы там были?

— Точно не скажу. Минут пять-семь.

Саша подумал секунду.

— 30 миллирентген в час — это где-то 0,3 миллизиверта в час? Думаю, за пять минут ничего страшного. А где этот забор?

Я описал расположение «Зари». Саша нахмурился.

— Что именно там, я не знаю, но возле Филино есть режимный объект. Не думаю, что про него стоит писать в твоей газете.

— Чтобы писать, нужно разобраться. Что может так излучать?

В Саше включился молодой преподаватель:

— Ну, во-первых, какой именно уровень бета-радиации был у источника, сказать наверняка ты не можешь, потому что её ослабляет вода и грунт. Одно дело, если это поверхностное загрязнение и другое, если речь об излучении от самого комбината, в чём я сомневаюсь. Во-вторых, бета-излучателей, применяемых в технике, много: это изотопы йода, калия, стронция, кобальта, радия, свинца, цезия, рутения и так далее. Какой именно был в твоём случае, сказать нельзя. В-третьих, я так понимаю, вы торопились, поэтому считать результаты полностью достоверными преждевременно. Ты уверен, что правильный диапазон выставил?

— Я запись пересмотрел — уверен. Диапазон был «умножить на 10».

— А ты проверял прибор с помощью контрольного источника?

— Саня, блин, не проверял, но оба дозиметра показали.

— Ты же сказал, гамма умеренная.

— Хорошо. Если всё-таки было именно 30, именно миллирентген, именно бета-излучения, какую бы гипотезу ты выдвинул? Чем занимается комбинат «Заря»?

Долговязый студент поздоровался с Сашей, и тот заторопился, прижимая к себе дозиметр:

— Пока это беспредметный разговор. Называется гадание на кофейной гуще. Это может быть не комбинат «Заря», а локальное заражение в конкретной точке, если оно там вообще есть.

— А если, например, на «Заре» хранят радиоактивные отходы?..

— Нет-нет, ты в дебри полез, — скрученное как от диареи лицо Саши стало красноречивее слов. — Я видел как хранят радиоактивные отходы. Ты думаешь, их в кучу сваливают, как бытовой мусор? Их привозят остеклованными в специальной таре и помещают в герметичные хранилища в зависимости от класса опасности, и, естественно, контролируют уровень радиации вокруг. Это только народ у нас думает, что приехал грузовик, чик, и свалил в речку. Слышал я эти страшилки. Полная ерунда. Байки для тех, кто о хранилищах читал только в постапокалиптических книжках. При такой радиации сотрудникам «Зари» пришлось бы носить скафандры из свинца. Атомные объекты контролируют так, что гражданским не снилось. Даже микроскопические утечки фиксируются и расследуются.