Лепаж: Собственно, весь фильм находится под большим влиянием итальянского Ренессанса — темы натурфилософских открытий времен Караваджо, Микеланджело, да Винчи. Все великие художники той эпохи были очень любопытны, и они ночь напролет вскрывали тела, вскрывали и заглядывали внутрь, они испытывали не только научный, но и эстетический интерес, пытались разгадать, почему у нашего тела именно такая форма и как внешняя форма предопределяется тем, что находится внутри, и что к чему. Мы также хотели показать всю странность этой операции. Очень странный опыт: ты бодрствуешь, ты разговариваешь, пока кто-то ковыряется у тебя в мозгу. Практически никто не знает, что большая часть таких операций делается без наркоза. Пациент в сознании. Так что есть тонкая грань между реальностью и ирреальностью. Поставьте себя на место хирурга: вы разговариваете с человеком и в этот самый момент вы к чему-то прикасаетесь (показывает), и человек необратимо меняется, он больше никогда не станет прежним. Вот интересная тема для фильма, в нее стоит углубиться.

— Новые технологии удобны для работы с изобразительным искусством…

Пиреш: Да, это как живопись. Мы работали с многослойными изображениями. Например, тебе нужен задний план. Можно найти картинку в Google, скопировать и включить в кадр. Мы так все кадры выстраивали. Например, Сикстинская капелла: мы накупили книг, пересняли репродукции и просто увеличили на весь экран. У нас много таких импровизированных решений.

— Сейчас говорят, что в мире не осталось настоящей поэзии, но, на мой взгляд, вы в этом фильме проявили себя как настоящий поэт.

— Большое спасибо. Я лично считаю, что у большой поэзии есть одно интересное свойство — люди не осознают, что это поэзия. Она — вроде воздуха, которым мы дышим, она соприкасается с тобой, но ты не обязательно ее замечаешь. Я бы провел такую параллель: в кино бывает закадровый голос, повествователь комментирует происходящее. И мы запоминаем этот закадровый текст, только если повествователь плохо справляется со своей задачей. Но мы никогда не запоминаем закадровый текст, если повествователь справляется хорошо. Это закадровое повествование создано для того, чтобы о нем забывали. Поэзия должна сопровождать жизнь, служить аккомпанементом для жизни, но мы не обязательно ее запоминаем. И всё-таки она существует, она проникает в нас.

— Есть ли в наше время в Канаде хорошие поэты?

— О, поэтов в Канаде просто туча.

— Вот вы сейчас собираетесь провести «мастер-класс». А возможно ли в принципе научить кого-то кинорежиссуре?

— Не думаю. Таким вещам нельзя научить. Ты должен учиться кинорежиссуре сам, на собственном опыте.

— Кино не только детище режиссера, но фильмы, помимо того, еще и формируют своих создателей, могут даже повлиять на их судьбу, не так ли?

— Не согласен. Я создаю свои фильмы, но они меня не формируют. Мои фильмы с самого начала подвергались критике, но я не изменяю себе, и продолжаю снимать кино, уже больше сорока лет. Единственное, что должен кинорежиссер, — делать всё необходимое для съемок независимого фильма. Мне удавалось адаптироваться и переходить из одного состояния в другое, туда-обратно.

— А в чем состояла эта адаптация?

— Я просто двигался вместе с флоу… Ты должен уметь маневрировать и делать всё, чтобы довести фильм до конца, — всё, что угодно, лишь бы его завершить…

— А что означает для вас это слово «флоу»? «Флоу» в смысле технологических новаций?..

— «Флоу» означает всё сразу. Всё, что ты делаешь, чтобы довести фильм до конца.

— Хорошо, не могли бы вы объяснить понятие «флоу» на примере того, что вы снимаете сегодня?

— Ну, например, «Черный клановец» — я и не ждал, что буду снимать этот фильм… а продюсер позвонил мне с предложением, всё это было как гром среди ясного неба. Я открыт миру, всё, что бы я ни делал, я счастлив делать как режиссер при условии, что мне не надо писать сценарии.

— «Черный клановец» показался мне чрезвычайно интересным и шокирующим. Какова реакция на него зрителей?

— Людям этот фильм нравится (смеется).

— Вот и всё? Вот и всё, что вам нужно?

— Я вообще-то ни в чьем благословении не нуждаюсь. Но, когда твой фильм нравится зрителям и критикам, гораздо проще заручиться поддержкой для съемок следующего фильма.

— Очень прагматичный подход, но в кинорежиссуре вы отчасти поэт, верно? В ваших фильмах действительно есть определенного рода поэзия. Ведь, чтобы придумать фильм, снять его, а затем смонтировать, требуется что-то вроде поэтического вдохновения?

— Слово, которое я часто слышу в отношении «Черного клановца», что этот фильм — «оперный». И я с этим определением согласен. Опера! Опера Спайка Ли! Ли-младшего!

— До какой степени для вас важна реакция на фильм? Не кажется ли вам, что иногда ваши фильмы как бы меняются под воздействием общественного мнения?

— Тут не мне судить. Я считаю, что история сама себя расскажет… а может, и не расскажет. Я не разыскиваю в минувшем свой призрак, я не думаю о сорока годах своего кинорежиссерского стажа — а просто хочу найти возможность снять еще больше фильмов.

— И вы не чувствуете ностальгии по фильмам, которые снимали сорок лет назад?

— В каком-то смысле чувствую. В следующем году будет сороковая годовщина фильма «Делай как надо». Сорок лет — можете себе представить?..

— Кстати говоря, какой личный смысл вы вкладываете в это название — Do The Right Thing — «Делай как надо»? Отличный лозунг для любой ситуации. Все у нас пытались как можно точнее перевести его на русский, но ни у кого не получилось передать смысл.