бы вот-вот треснет. Зеленые смеются, не замечая, что у Лонгина в их авангарде выражение такое же каменное. Но он все равно подходит к Нико, тот вежливо приветствует его, и они тоже разговаривают. Было видно, как Лонгин сердится, размахивает руками; в ответ на это Бауцес лишь качает головой – спокойно и твердо. Кажется, ничего не попишешь. Лонгин возвращается в стан Зеленых, опустив плечи, под смешки и улюлюканье Синих, будто забывших – точно так же унизили и их верховоду, буквально пять минут назад.

Пока разыгрывался этот спектакль, эмоции с обеих сторон неожиданно поутихли. И вы, наверное, догадываетесь, что произошло. Нико сказал им обоим – вежливо, но твердо, – что, если они хотят устроить кровавую баню, за которой последуют массовые грабежи и штурм Дворца, – прекрасно, он ничего не сможет сделать, чтобы остановить их. Но сначала им придется обойти его, что в принципе то же самое, что обойти полковника Орхана и всё, что мы все вместе сделали для Города; и он так спокоен и невозмутим, потому что знает – в глубине души мы все разумные люди, желающие спасти Город, и единственный способ сделать это – перестать сражаться друг с другом, взять себя в руки и начать вести себя по-взрослому. Иначе говоря, момент прошел – толпа превратилась в шесть сотен ответственных взрослых мужчин, прозревших, до боли ясно осознавших, какими глупостями – и в каких обстоятельствах – собираются заняться. Чтобы переварить это, только и оставалось, что вернуться домой и никогда более об этом случае не вспоминать.

– Я, конечно, был напуган до усрачки, – признался мне Нико. – Но ничего другого не смог придумать.

Так что я пошел к Лонгину и вручил ему приказ об освобождении его отца из-под стражи.

– Спасибо, – сказал я ему, – за то, что не убил моего Нико, и спасибо, что не разгромил Город.

– Не стоит благодарности, – ответил Лонгин. – И мне действительно жаль, что так с твоей подружкой случилось. – Он говорил искренне, и вообще, он достаточно порядочный человек, если закрыть глаза на двуличность и дурной характер.

18

Дела были улажены, и я мог наконец сходить в «Дуэт» и посмотреть, жива ли еще Айхма.

– А вот и ты, – буркнула она. – А я все гадала, придешь ли хоть глазком на меня глянуть.

– Прости. Дел было много.

Выглядела она ужасно – серая и непривычно хрупкая, кажется, упади она на пол, разлетится на осколки.

– Выглядишь как мертвец, – сказала она. – По голове прилетело, я слышала?

– Что-то в этом роде. – Я глубоко вздохнул. – Я отпустил Солиспера. Мне пришлось. У Лонгина чуть пена изо рта не валила.

– Козел, – сказала она. – Ладно, тут больше этот твой чокнутый префект виноват. Тебе нужно как-то его осадить, иначе хлопот не оберемся.

– Я поговорю с ним. Когда будет минутка. Как ты себя чувствуешь?

– Ужасно, – сказала она. – И у меня к тебе разговор, Орхан. Твои сраные комиссары по снабжению говорят, что я больше не могу давать своим гостям выпивку. Как прикажешь мне тогда вести дела?

– Очень жаль, – ответил я, – но правила должны быть одинаковы для всех, ты же знаешь; ты же делала это сама и знаешь лучше, чем…

– Ой, заткнись, – бросила Айхма. – Какой смысл дружить с верховным лидером, если никаких поблажек не предвидится?

– Айхма…

– И еще кое-что. Черный рынок в Городе – всё. Ничего не достать. Знаешь почему?

– Послушай…

– Потому что твои мордовороты, которые этот гребаный рынок должны бы крышевать, шастают повсюду и всем твердят, что, стоит продать из-под полы хоть один орешек, они переломают продавцу ноги. Это, по-твоему, нормально? Это тирания!

– Айхма, заткнись и слушай. – Она бросила на меня такой шокированный взгляд, как будто я только что пнул котенка. – Ситуация безвыходная. Ты же занималась снабжением, ты знаешь прекрасно, почему так. Погоди-ка, – тут до меня дошло, – ты что, пыталась купить что-то сверх пайка?

– Да, только нигде ничего нет. Все каналы заглохли, все люди напуганы. Это чистой воды варварство. Нельзя так делать. Ты же и есть правительство, не допускай такого.

– У тебя, – я не кричал, но был близок к этому, – есть хоть малейшее представление о том, как будет выглядеть, если выяснится, что мой близкий друг пытается разжиться на черном рынке? Да как можно быть такой безответственной?

– Катись к чертям, – зло бросила Айхма. – У меня есть дело, которым я должна заниматься, это моя жизнь. Я не могу вести дела без товара.

Голова разболелась – не думаю, что от недавних повреждений.

– Хорошо, – сказал я, – я понимаю твое положение. Прикинь свой убыток, я его тебе компенсирую. Если это не справедливость, то…

– Ты упускаешь главное! – Она закричала так громко, что напугала меня; я не хотел, чтобы у нее разошлись швы. – Мне ни к чему благотворительность, я хочу управлять своим собственным делом, а ты меня останавливаешь! Знаешь, что сделали эти ублюдки? Они приехали сюда с тележкой и забрали всю мою муку, все мое сушеное мясо, и инжир, и изюм, и оливки…

– Но тебе же заплатили, так?

– Конечно! Еще бы нет! Мне вручили дурацкий клочок бумаги – много он стоит. И это даже не часовые, не городская стража, не люди из ратуши – это Зеленые. Они пришли сюда и попросту ограбили меня – люди из моей же Темы. Скажи мне, Орхан, – какой смысл тогда стоять против варваров? Хуже-то точно не будет.

Айхма начинала действовать мне на нервы. Я призадумался, а что бы сказали ей на моем месте Фаустин или Нико, – и выдал следующее:

– В конце концов, для тебя сейчас никакой разницы нет, так? Пока не поправишься, всё равно не сможешь ты вести дела своей питейной…

– Больше здесь не показывайся, – произнесла она убито.

– Что?

– Считай, я выписала тебе запрет. Забери свой ужасный паршивый чай – и пусть его тебе кто-то другой заваривает.

19

– Думаю, есть вероятность, что ты был прав, – сказал Нико.

Его тон, полный неохотного уважения, напугал меня.

– В чем?

Мы стояли на стене, осматривая починенный вал, возведенный из мягкого, наскоро обожженного кирпича. В теории, при таких материалах, если этот участок вновь попадет под обстрел, вал рассыплется, а не разлетится на миллион острых убойных осколков.

– Ты был прав, когда говорил – они кого-то ждут. Я сомневался, а теперь вот – верю тебе. Похоже, так оно и есть.

Я почувствовал себя так, будто меня только что короновали.

– Спасибо за признание.

– Думаю, – продолжил Нико, – требушеты готовили к его прибытию. Ими не