— Я зверски хочу напиться, — Карташов включил зажигание. — С точки зрения буквы закона, мы не правы — презумпция невиновности еще не отменена…

— Хотел бы я видеть тебя с твоей презумпцией, когда этот нож по самую рукоятку вошел бы в твое горячее ментовское сердце… Неужели ты не видел его глаза? Это же взгляд убийцы…

— Возможно, ты прав, но в жизни чего только не бывает, — Карташов жадно курил, время от времени стряхивая пепел в форточку. — Самая точная наука — это наука забывать ненужное…

— Во-во, это как раз тебя касается, а то — презумпция невиновности, презумпция невиновности… Все виноваты и… никто не виноват. Жизнь такая и хоть умри, но ее не переспоришь…

* * *

После нескольких партий, сыгранных в нарды, Карташов отправился в душ. Одинец вышел на балкон и сделал полсотни приседаний. Потом они вместе пили на кухне чай с крекерами. Но перед этим употребили бутылку «Кристалла». То ли водка, то ли крепкий чай сподвигли их на сумбурный обмен мнениями.

Одинцу не давала покоя информация, которую он услышал по телевизору: американские астрофизики открыли зарождение новой Вселенной на расстоянии двенадцати миллиардов световых лет от земли.

— Я этого не могу представить, — горячился Саня и было видно, что сообщение, казалось бы, далекое от повседневной жизни, его страшно поразило. — По-моему, все это фигня, на таком расстоянии ни черта нельзя разглядеть…

Карташов вяло втягивался в тему.

— Если бы, допустим, там кто-то зажег карманный фонарик, тогда, конечно, никакой телескоп этого не уловил бы, — сказал Карташов и пальцем нарисовал на столе невидимую окружность. — Может, ты что-то не так понял? И речь идет не о Вселенной, а о новом созвездии, а это разные вещи…

— Если врет телевизор, значит, вру и я… Но что интересно: пока свет дошел до Земли, прошли миллиарды лет и не исключено, что на данный момент той Вселенной уже нет и в помине — рассыпалась или улетела к черту на кулички.

— А кто его знает! У меня тоже не хватает воображения представить, что всюду бесконечность — ни края, ни тупика, ни половины пути… Ум за разум цепляет. Выходит, все, что нас окружает и мы сами — ничтожные величины. Звездная пыль, атомы…

— Не скажи, человек — царь природы! — Одинец поднял чашку до уровня глаз. — И человек — это звучит гордо… Тьфу ты, черт, как нас, доверчивых идиотов, дурачили! Человек — это ничтожество! Мразь! С другой стороны — он жалкая букашка и до слез беспомощный… Вот ты, например… Бывший блюститель порядка, гроза бандитов и вдруг сам стал зеком, и вместо того, чтобы беспрекословно встать на путь исправления, влезаешь по уши в дела, которые иначе как противозаконным промыслом не назовешь.

Карташов зырнул на Одинца, пытаясь ухватить — сколько в его словах иронии. Но тот был серьезен и, как ни в чем не бывало, попивал чаек и хрумкал печенье.

— А кстати, Мцыри, как закончилась та история на литовской границе?

Карташов поставил на стол чашку.

— Тогда все закончилось побоищем. Мужик, которого мы обыскали, заелся с Бандо. Сказал, что таких сволочей его отец во время войны расстреливал пачкам… как куропаток на Куршской косе… Мы находились в домике, поставили всех у стены и хотели уже уходить, когда Бандо заставил пожилого таможенника повторить то, что тот только что сказал про куропаток… Мы с Кротовым пытались Бандо увести, но он завелся, глаза полезли из орбит, слюна, словно из брандспойта… Короче, он схватил мужика за ворот и начал бить головой о стену, на которой висели в рамке под стеклом какие-то инструкции. Стекло разбилось и, видимо, его осколки в кровь поранили лицо литовца. Страшно было смотреть. Однако другие таможенники молчали. Я подошел к Бандо и, взяв его за рукав, хотел оттянуть к двери. Но он еще больше стал входить в раж. Все произошло мгновенно. Бандо автоматом ударил таможенника по спине, а тот развернулся и кулаком врезал Бандо по кадыку. И что ты думаешь… Слон, так в отряде звали Бандо, еще раз отмахнулся автоматом и то ли нечаянно, то ли преднамеренно угодил мне по скуле. Ну я, естественно, тут же вырубился. Все остальное знаю со слов Кротова. Тогда только-только в моду входили открытые кобуры, с ремешком и кнопкой. Так вот, когда я потерял сознание, Бандо из моей кобуры выхватил пистолет и две пули всадил в несговорчивого таможенника. Увидев как тот падает и разбрызгивает кровь, Бандо начал стрелять в остальных. Кротов пытался ему помешать, но Бандо пригрозил его самого застрелить…

— И ты потом, строя из себя героя, об этом, конечно, промолчал?

— Так все решили. Тогда другая была психологическая атмосфера. Все за одного, один за всех.. Рижский ОМОН был своего рода знаменем в борьбе против националистов…

Одинец слушал с нескрываемым интересом.

— Ну и, чем эта одиссея закончилась?

— Все наше оружие было отстреляно, ибо вся информация о каждом стволе хранилась в гильзо-пулетеке МВД Латвии. Когда советская прокуратура накрылась и к власти пришли латыши, меня сразу же включили в оперативную разработку. Как и многих других и, в том числе, Слона… К тому времени наш отряд уже находился в Тюмени и где-то сразу после октября 93-года я возвращался с дежурства… в подъезде общежития… Словом, спецназовцы из Латвии заломили мне руки, заклеили скотчем рот, надели на голову мешок и — в машину. В Ригу везли в каком-то контейнере…

— А Бандо?

— А он в октябре 1993 года, после разгрома хасбулатовцев, рванул в Питер, хотел создать там партизанский отряд. Смешная, между прочим, история… Мы с ним однажды, по-пьяни, перед телевизионными камерами поклялись, что если советская власть в Латвии кончится, мы уйдем в леса и будем там за нее продолжать бороться. Потом он из Санкт-Петербурга перебрался в Москву, а меня осудили и в — лагерь…

Одинец встал и полез в холодильник.

— Такие истории я не могу слушать всухую, — налил почти полный фужер водки и залпом выпил. Закурил.

— Ну и что ты на суде сказал?

— Сказал, что таможенники напали на меня и я, защищаясь, применил оружие. Такую линию поведения мы избрали вместе с адвокатом.

— Я давно замечал, что ты, Серый, из-за угла пыльным мешком долбанутый… И как только я с тобой работаю?

Карташов тоже налил себе водки, в ту же кружку, из которой пил чай.

— Ты зря горячишься… Я, по-моему, тебе уже говорил, что к тому времени моего друга Кротова застрелили в лесу, почти рядом с казармой. Он слишком много знал и, в том числе о проделках Слона… Они вместе не раз ходили на взрывные дела, хотели подрочить власти и вызвать их на действия…

— Это называется «провокацией»…

— Называй, как хочешь, ты в той ситуации не был…

— Я в Абхазии был в похожей ситуации.

— Тем более, понимаешь, о чем речь… Так что после гибели моего главного свидетеля, мне ничего другого как только все взять на себя, не оставалось… А так вроде бы чистосердечное признание, к тому же правдоподобная версия о вынужденной самообороне… Мне бы все равно впаяли по высшему разряду.