Адамберг рассмотрел фото синего костюма в мелкую полоску, который был на Кристиане, и куртки яхтсмена, которая была на Кристофе. Кстати, яхта у него наверняка есть. У хищников иногда бывают яхты, где они могут отдохнуть после долгих блужданий в море, после того как сожрут парочку кальмаров. Еще были фото Кристиана в ракурсе три четверти, очень элегантный господин, почему-то на сей раз с коротко остриженными волосами, и Кристофа, непривлекательного толстяка.

Мэтр Дешан вышел из конторы раньше своей помощницы. Он внимательно огляделся перед тем, как пересечь узенькую улочку и подойти к Адамбергу. Походка у него была быстрая, вид жеманный: именно таким его и представил себе Адамберг, когда утром услышал его голос по телефону.

— Комиссар Адамберг, — сказал Дешан, пожимая ему руку, — вы приехали помочь нам. Это меня радует чрезвычайно. Я волнуюсь за Каролину чрезвычайно.

— Каролину?

— Лину, если вам так больше нравится. Но здесь, в бюро, мы называем ее Каролиной.

— А сама Лина волнуется? — спросил комиссар.

— Если и волнуется, то не подает виду. Конечно, эта история ей не в радость, но не думаю, чтобы она в полной мере осознавала, чем все это может обернуться для нее и ее семьи. Изгнание из города, месть, — одному Богу известно, что против них затевается. Это чрезвычайно тревожная ситуация. Я слышал, вчера вы совершили чудо: заставили Леону заговорить.

— Да.

— Вас не затруднит сообщить, что она вам сказала?

— Нет, не затруднит. «Хэллоу», «Лод» и «сахар».

— Это как-нибудь поможет вашему расследованию?

— Никак.

Адамбергу показалось, что коротышка-адвокат вздохнул с облегчением, возможно, потому, что Леона не назвала имя Лины.

— Как вы думаете, сможет она еще заговорить?

— Доктор сказал, она не выживет. Это Лина? — спросил он, увидев, что дверь конторы открывается изнутри.

— Да. Будьте с ней поделикатнее, прошу вас. Знаете, это ведь непросто — содержать семью из пяти человек на свои полторы ставки и жалкую мамину пенсию. Им трудно живется чрезвычайно. Простите, — спохватился он, — я сам не понимаю, зачем я вам это говорю. Не думайте, будто я на что-то намекаю, — добавил адвокат, сразу же распрощался и ушел — это было похоже на бегство.

Адамберг пожал руку Лине.

— Спасибо, что согласились встретиться, — сказал он с профессиональной любезностью.

Лину нельзя было назвать красавицей. Верхняя часть туловища слишком широкая, а ноги слишком тонкие, выпирающий живот, сутуловатая спина, слегка торчащие зубы. Но, как правильно сказал бригадир, грудь у нее была такая, что хотелось съесть, да и многое другое выглядело привлекательно: нежная кожа, округлые руки, приятное лицо с высокими, чуть покрасневшими скулами — очень нормандское лицо. И все это усыпано мелкими золотистыми веснушками.

— Я не знаю такого ресторана — «Синий кабан», — сказала Лина.

— Он напротив цветочного рынка, в двух шагах отсюда. Там не очень дорого, а кормят чудесно.

— Напротив рынка? Так это «Бегущий кабан».

— Верно, «бегущий».

— А не «синий».

— Нет, не «синий».

Идя рядом с ней по узким улочкам, Адамберг понял, что съесть ее ему хочется даже сильнее, чем переспать с ней. Эта женщина вызывала у него какой-то непомерный, бешеный аппетит, она напоминала ему огромный кусок пирога, который он съел в детстве, когда был в гостях у тетушки в Эльзасе, — мягкого, теплого, истекающего медом. В ресторане он выбрал столик у окна, пытаясь представить себе, как он сможет допрашивать кусок теплого пирога с медом: именно мед напоминали цветом волосы Лины, упругими завитками падавшие на плечи. Плечи он разглядеть не мог, потому что Лина была закутана в длинную синюю шелковую шаль: странная одежда для жаркого летнего дня. Адамберг не придумал заранее, с чего начать, он хотел сперва увидеть Лину, а потом сымпровизировать что-нибудь подходящее. Но сейчас, когда Лина сидела перед ним, сияя золотистым пушком на щеках, он не мог поверить, что эта женщина общается с черными призраками Адского Воинства, что именно ей дано видеть ужас и рассказывать об увиденном. И все же это было так. Они сделали заказ и стали ждать, молча поедая хлеб, который держали кончиками пальцев. Адамберг краем глаза взглянул на нее. Ее лицо было все таким же спокойным и приветливым, но она, по-видимому, не стремилась чем-то ему помочь. Он — страж порядка, она — возмутительница спокойствия; он подозревает ее, а она знает, что ее считают сумасшедшей, — таковы исходные данные.

— Наверно, дождь будет, — сказал он наконец.

— Да, на западе собираются тучи. Скорее всего, ночью польет дождь.

— Или еще сегодня вечером. И все это из-за вас, мадемуазель Вандермот.

— Зовите меня Лина.

— И все это из-за вас, Лина. Я говорю не о дожде, а о буре, которая бушует над Ордебеком. И ведь никто не знает, когда эта буря прекратится, сколько еще жизней она унесет и не обрушится ли она в конце концов на вас.

— Нет, это не из-за меня, — возразила Лина, плотнее закутываясь в шаль. — Это из-за Свиты Эллекена. Она прошла здесь, и я ее видела. Что я, по-вашему, могла сделать? Там было четверо «схваченных», значит будет четыре смерти.

— Но ведь рассказали об этом вы.

— Кто видит Воинство, должен рассказать об этом. Должен. Вам это не понять. Откуда вы родом?

— Из Беарна.

— Тогда вам, конечно, не понять. Воинство бродит по северным равнинам. Те, кого с ним видели, могут попытаться спастись.

— Вы о «схваченных»?

— Да. Вот почему об этом надо рассказывать. Редко бывает, чтобы «схваченный» спасся, и все же такое случается. Глайе и Мортамбо не заслуживают того, чтобы остаться в живых, но у них еще есть шанс на спасение. Нельзя отнимать у них этот шанс.

— У вас есть личная причина их ненавидеть?

Лина дождалась, пока им принесут еду, прежде чем ответить. Она явно была голодна или, по крайней мере, хотела есть: Адамберг видел, как жадно она смотрела на свою тарелку. Было бы нелогично, подумал Адамберг, если бы такая аппетитная женщина оказалась равнодушной к еде.

— Личной причины нет, — сказала она и тут же принялась есть. — Но мы знаем, что оба они — убийцы. Все стараются их избегать, и я не удивилась, когда увидела их в плену у Свиты.

— Так же, как Эрбье?

— Эрбье был чудовищем. Он всегда был готов стрелять в какое-нибудь живое существо. Но он был не в своем уме. А Глайе и Мортамбо — в своем уме, они убивают ради выгоды. Наверно, они хуже, чем Эрбье.

Адамбергу пришлось есть быстрее, чем обычно, чтобы угнаться за Линой. Он не хотел сидеть перед ней, не съев и половины того, что было у него в тарелке.

— Говорят, чтобы увидеть Адское Воинство, тоже надо быть не в своем уме. Или уметь лгать.