было, острили — зачем ему архивы, ему собственного воображения хватает. Доля истины в этой шутке есть — если бы Юлиан Семёнович строил Штирлициану на фрагментах биографий реальных разведчиков, прототипов главного героя можно было бы вычислить более-менее точно. Но Семёнов был не историком-популяризатором, а писателем. Власть факта не являлась для него непреложной, и возможность хитро закрутить сюжет в его глазах выглядела куда заманчивей, чем необходимость скрупулёзно следовать истине. В его воображении реальные истории наслаивались одна на другую, дробились и перетасовывались, чтобы в итоге сплавиться в биографию штандартенфюрера СС фон Штирлица Макса Отто.

Образ получился настольно живым, что мириться с его «сконструированностью» не хочется даже спустя десятилетия после выхода картины. По мере открытия новых имен в истории советской разведки, и обычные зрители, и киноведы, и профессиональные историки не оставляют попыток вычленить из «биографии» Штирлица эпизоды, имевшие место в жизни реально существовавших людей.

Например, в личном деле Штирлица указано, что он является чемпионом Берлина по теннису. Среди наших разведчиков был профессиональный теннисист. Правда, успехи Александра Короткова в этом виде спорта были несколько скромнее, и достигнуты были в Москве. До войны Александр Михайлович работал во Франции и даже сумел поучиться в Сорбонне. В Берлин Коротков попал только в 1940 году в качестве 3 секретаря советского полпредства, а на самом деле — заместителя руководителя легальной резидентуры. После нападения Германии на СССР был возвращён на родину и занимался подготовкой разведчиков-нелегалов. Друживший с Семёновым генерал-майор КГБ Вячеслав Ервандович Кеворков полагал, что к Штирлицу «наиболее близок именно Коротков, действительно работавший во время войны в Германии».

Александр Коротков

Тихонова-Штирлица не раз упрекали за излишнюю сдержанность, даже холодность. Легендарному Киму Филби приписывают неутешительный вердикт — с таким сосредоточенным выражением лица Штирлиц не продержался бы и дня. С другой стороны, имеются свидетельства, что именно таким был в жизни советский резидент Норман Бородин, работавший в Германии до прихода Гитлера к власти, а потом переброшенный во Францию. Семёнов был с ним лично знаком. На первую встречу с писателем Норман Михайлович взял своего тогдашнего подчинённого — Кеворкова.

Впоследствии Вячеслав Ервандович вспоминал, что Семёнов был очень дотошен, старался выудить из своего собеседника как можно больше мелочей, бытовых деталей. Бородин-то и рассказал Юлиану Семёновичу о том, как переживала его жена Татьяна — она ждала ребёнка и очень волновалась, сможет ли кричать по-французски. «Я те слова пропустил тогда мимо ушей, — признавался Кеворков, — а когда увидел в фильме сцену, где Кэт разговаривает об этом с мужем и Штирлицем, просто ахнул: «Вот это настоящее, писательское! То, что Толстой умел делать — тщательно собирать детали и потом удачно и к месту их использовать».

Справедливости ради отметим, что у советской разведки был «свой человек» в Главном управлении имперской безопасности, причём на весьма важной позиции. Потому и оперативный псевдоним ему присвоили Breitenbach, то есть «полноводный поток». Гауптштурмфюрер СС Вилли Леман, истинный ариец, не обладавший, в отличие от Штирлица, ни спортивным сложением, ни аристократической внешностью, курировал вопросы безопасности в сфере военного строительства и оборонной промышленности. Герра Лемана никто не вербовал — он сам вышел на советскую резидентуру, агентом которой случайно оказался друг его юности. И работал не ради денег. Через него шла ценная информация об оснащении немецкой армии, производстве различных видов вооружения и техники. «Брайтенбах» был одним из тех, кто сообщил дату вторжения Германии в Советский Союз.

К разоблачению успешно работавшего агента привела роковая случайность. Радист Ганс Барт попал в больницу и под наркозом во время операции наговорил, что называется, лишнего. Врачи доложили по инстанции, едва оправившегося Барта арестовали и под пытками он не выдержал. Отголоски этих событий явственно прослеживаются в истории Кэт. В конце 1942 года Лемана арестовали. Он исчез без следа — никаких документов в архивах гестапо не сохранилось, вероятно, они были уничтожены, чтобы никто, кроме самого узкого круга посвященных не узнал, что в рядах политической полиции работал предатель. Вдове Лемана сообщили, что её муж погиб, случайно выпав из вагона поезда. Она так никогда и не узнала правды.

Как я вас перевербовал за пять минут без всяких фокусов

Феномен любви к «Семнадцати мгновениям весны» в истории советского кинематографа не имеет себе равных. После первого показа на телевидение полетели письма, в которых зрители, во-первых, сетовали на то, что такой замечательный фильм показывают летом, когда все в отпусках (страда на дачных и садовых участках в самом разгаре, а телевидения там нет), а во-вторых, в неудобное время — 19.30, когда большинство работающих граждан до дому еще не добралось. Те, кто успевал приехать домой к началу, тоже выражали недовольство, поскольку приходилось откладывать ужин — жёны, бросив готовку, устраивались у экранов, но даже, если еда была на столе, всё равно было невозможно смотреть картину с вилкой в одной руке и чашкой чая в другой.

С той поры фильм засмотрен буквально до дыр, выучен практически наизусть до последнего кадра, разобран на цитаты, которые до сих пор в ходу. По количеству анекдотов Штирлиц на три корпуса опередил не имевшего прежде конкурентов Чапаева, их количество, по разным подсчётам, колеблется от двух до пяти с половиной тысяч. Лев Аннинский, следивший за творчеством своего друга ещё и как профессиональный литературный критик, поначалу укорял Семёнова в том, что цикл о Штирлице создавался им исключительно из желания потрафить читательским вкусам. Юлиан Семёнович действительно очень заботился о «читабельности» своих произведений и писал так, что «и не захочешь, а прочтёшь».

Однажды Льву Александровичу, заядлому туристу, пришлось проситься на ночлег в какой-то богом забытой деревеньке. Постучал в окошко крайней избы, а из комнаты звук телевизора — в очередной раз «Семнадцать мгновений» показывают. Хозяйка, разозлённая, что её от кино оторвали, приютить отказалась. Аннинский, в надежде уговорить женщину, сослался на знакомство с Семёновым, а та возьми и спроси: «Ну, если ты его знаешь, то скажи тогда, где сейчас Штирлиц?» «На своём посту» — ответил нежданный гость и получил от хозяйки дома и стол, и кров.

После этого случая отношение Аннинского-критика к Штирлицу изменилось: «…Я подумал, что Юлиан, наверное, прав. Народ принял этого Штирлица в свой синодик и правильно сделал. Потому что у него была уникально разработана система выживания человека в предельном режиме. Там, где герой должен был сломаться и потерпеть поражение, у него находятся сверхсилы, чтобы удержаться. На то он и Штирлиц».

С восторгами советского