Священник тоже рванул вперед, понимая, что еще немного, и к окнам будет не пробиться, вокруг затрещали стулья, зашуршали строгие деловые пиджаки, что-то растерянно произнес глава администрации... но отец Василий уже припал к окну.

Похоронная процессия шла прямо посреди главной улицы, и никто, ни гаишники, ни менты, коих в районе площади было видимо-невидимо, не пытались уже ее остановить. И впереди всех шла толстая, огненно-рыжая тетка.

– Поплавская... – зашумела «общественность». – Точно.

Марину Авксентьевну Поплавскую знал весь город. Когда-то она возглавляла общественную комиссию, занимавшуюся выявлением и беспощадным истреблением недоброкачественных детских товаров, а с приходом новых времен, когда ее просто оттерли в сторону эти новые, более коммерциализированные ревизионные структуры, начала находить применение своей необычайной душевной мощи и неукротимости в самых разных общественных организациях.

Администрация боялась ее как огня. Возможно, потому, что сама Поплавская вообще ничего и никого не боялась. Она проходила в любые кабинеты и на любые объекты, и случись ей применить свою энергию в более, как это говорят, конструктивном направлении, наверняка сделала бы блестящую политическую карьеру. Но она этого не хотела. Или не могла? Никто не знает.

Священник подумал, что, может быть, Поплавская потому и идет, вопреки всем обычаям, впереди процессии, что все в городе знают ее неукротимый нрав и юридическую подкованность. А значит, никто, ни милиция, ни люди в штатском, не смогут ни повернуть процессию, ни остановить, ни направить по другим улицам.

– Сука! – тихо и яростно выдохнул кто-то за спиной, и священник обернулся.

Это был глава администрации Щеглов собственной персоной. Но на этот раз он почему-то не был багровым, как обычно, – в лице главы не было ни кровинки. Священник хмыкнул и снова повернулся к окну – колонна уже начала скрываться из виду за фасадом кинотеатра «Родина».

– Так, товарищи... мы собираемся работать или как? – снова попытался взять инициативу в свои руки понявший, что ситуация меняется, и уже оправившийся от шока Карнаухов. – Попрошу всех занять свои места.

Но народ стоял, как влитой, и лишь когда процессия скрылась из виду целиком, завздыхал и побрел к своим стульям.

* * *

Некоторое время никто не мог опомниться. Что-то правильное и очень патриотичное говорил чекист, время от времени натужно вставлял свои «пять копеек» Щеглов, но все было без толку. И вдруг «общественность» как проснулась.

– Выводите свои «войска», – встал сидевший в дальнем углу «шахматист». – И дело с концом. А со своими пацанами мы и сами разберемся.

Народ одобрительно загудел.

– Правильно! Достали они всех! За хлебом сынишку не пошлешь! Или морду набьют, или «дело» пришьют! Тоже мне нашли, блин, ОПГ!

– На хрен этих чужаков! Сами разберемся! Выводите их к такой матери!

– А позвольте поинтересоваться, на каком основании выводить? – зло спросил Карнаухов. – Я же вам русским языком все разложил! Есть факты преступных интересов! И их мы никак не обойдем! Все запротоколировано! На каком основании выводить?!

Народ приумолк. Здесь знали силу подписанной бумаги.

– На основании беспредела, – веско обронил отец Василий. – Вон у Константина Ивановича весь первый корпус койками заставлен – не протолкнуться. Все с травмами. Обвинение никому не предъявлено. Пригласите независимую комиссию, проведите экспертизу и вперед! Чего тут такого сложного?

Карнаухов насупился.

– Чего молчишь, Карнаухов?! Или сказать нечего! – неожиданно и дерзко поддержал священника молодой заместитель отставного капитана Бугрова. – Давай-давай, не строй из себя девочку!

Чекист побагровел, неожиданное и совершенно хамское нападение выбило его из равновесия еще больше, чем жуткое и деструктивное по своей сути предложение попа. «Постарел, товарищ Карнаухов, – вздохнул отец Василий. – Не держишь удара. Постарел...» И тогда на помощь чекисту пришел глава администрации.

– Экспертизу вам подавай?! – приподнявшись над столом, заорал Щеглов. – А вот это вы видели?!

Совершенно невменяемый от ярости, глава администрации задрал рукав своего дорогущего и элегантнейшего пиджака, сорвал к черту запонку, обнажил руку до локтя и сделал жест, означающий решительное несогласие.

– Я что-то не понял, – поддержал коллегу мулла. – А что в этом такого немыслимого?

– А то, что нельзя теперь вот так взять и вывести! – проорал Щеглов. – Вы что, хотите, чтобы я признал, что был не прав, когда давал согласие на ввод спецподразделения?! Этого хотите?!

– А почему бы и нет? – резонно возразили откуда-то из угла.

– А потому, дорогие мои, – зло дернул губой глава, – что вы у меня тогда все на ж... сядете!

Народ ошарашенно переглянулся. Каким образом вывод ментов мог сказаться на них, кроме как положительно, никто не представлял.

– Чего-то я не понял, – иронично хмыкнул кто-то из угла. – Как так?

– Я объясню, – снова упал в кресло Щеглов и принялся сгибать лист бумаги. – А вы пока подымите руки, кто от администрации поддержку не получал.

Священник пожал плечами и поднял руку вверх, как на уроке. Потом присмотрелся к залу и понял, что, кроме него, руку осмелился поднять только мулла. И все.

Пока было неясно, куда клонит глава администрации; на угрозу вроде не похоже... И тем не менее опасность остаться без финансовой поддержки администрации почувствовали все.

– Если я это признаю, – начал внятно, почти по слогам произносить Щеглов, – мне придется столько денег по судам выплатить, что весь район без штанов ходить будет. Вы представляете, сколько тогда сюда адвокатов понавалит?! Вы что думаете, я из своего кармана деньги достану? А хрена вам лысого! Я из вашего же кармана их и достану! И уж поддержки на ближайшую пятилетку и вовсе никакой не ждите!

Народ обомлел. До всех как-то вмиг дошло, что так оно, скорее всего, и будет. А значит, нельзя, чтобы правда восторжествовала, потому что такая правда приведет к еще худшему положению, чем сейчас.

– Ну, ты и козел, Николай Иванович! – с чувством обронил главе администрации кто-то из народа.

В любой другой день сказавшему это не поздоровилось бы. Но не сегодня.

– А уж какой есть, – расслабленно откинулся на спинку кресла Щеглов. – Только уж лучше быть козлом над баранами, чем баранами под козлом.

Публика затравленно молчала.

– Ну, что, товарищи, приступим к делу? – холодно поинтересовался окончательно взявший себя в руки Карнаухов. – Сейчас я зачитаю обращение к народу, а вы его быстренько обсудите и подпишете. А с теми, кто имеет особую точку зрения, мы поговорим особо.

Священник задумчиво потер лицо руками. То, что выхода нет, он отчетливо видел, но, бог мой, как же все это было неправильно! Не то чтобы не по-божески; даже не по-людски!