— Прости, — попросил Дир, разжимая объятия. — Хорошо-то как. Не знаю, как Гостемил, а я все это время по тебе, заметь, скучал.

— Хозяйка! — крикнул Хелье.

— Не шуми так, — сказал Гостемил. — Это неприлично.

Хозяйка уже спешила к ним с кувшином свира, а за ней семенил половой с подносом, на котором стояли дымящиеся миски.

— Выпьем, друзья, — предложил Хелье, разливая жаркую влагу по кружкам. — Выпьем. Пусть ей, гадине, будет хорошо. Пусть будет ей счастья немеренно.

— Это кому же? — спросил Дир, вздымая брови, но все же берясь за кружку.

— Есть одна такая, — сказал Хелье. — Ведьма киевская.

Гостемил засмеялся.

— Но хороша, — добавил Хелье. — Как хороша, поселяне! Идет как плывет. Подбородок кверху. За нее! За нее!

Три кубка вскинулись и грохнули друг о друга. Хелье выпил свой залпом. Посмотрев на него внимательно, Гостемил схватил кувшин и налил ему еще. Хелье выпил и эту кружку.

— Теперь остановись, — сказал Гостемил. — Съешь чего-нибудь. А то станешь неестественно развязен, а это очень утомительно для окружающих. Не хватай руками, вот тебе нож. Эка дрянь, новгородская стряпня. Брызгается. Годрик!

Годрик, изучивший привычки болярина за то время, что Дир одалживал его Гостемилу, подошел и тщательно вытер забрызганную рубаху белоснежным куском материи — будто специально носил этот кусок с собой.

— Все равно пятно осталось, — сказал Гостемил с неудовольствием. — Теперь хоть и драться можно — рубаха загублена. Последняя из Корсуни. Помнишь Корсунь, Хелье?

— Помню.

— Не говори с набитым ртом.

— Я тоже помню, — сказал Дир. — Дрянной город.

— У тебя, Дир, кроме Ростова, все города дрянные.

— Так и есть.

— Но жить ты тем не менее предпочитаешь не в Ростове.

— Служба.

— Маммону.

— А?

— Нет, — сказал Гостемил, — это я так, не обращай внимания. Ну, стало быть, отношения выяснены, обиды забыты, так, может, друг наш Хелье расскажет, почему ему нужно скрываться и притворяться монахом. Если хочет.

— Эймунд меня невзлюбил.

— Не спрашиваю почему, — сказал Гостемил. — Это все?

— Житник решил, что ему будет неловко, если я продолжу ходить по земле.

— А тут спрошу. Почему?

— Он хотел, чтобы я ему доносил на Ярослава.

— Это уже серьезнее. Наверное.

— Да, — подтвердил Дир. — Житнику ты зря отказал.

Гостемил и Хелье посмотрели на него странно.

— А что? — спросил он.

— Стыдись, — сказал Гостемил.

— Чего мне стыдиться?

— Вы, стало быть, не по одному делу сюда явились, а по двум разным? — спросил Хелье.

Дир и Гостемил обменялись недружелюбными взглядами.

— Не мне судить, — добавил Хелье. — И не хмурьтесь вы так оба. Такая свинья этот Житник. Есть, конечно, на земле подлецы и похуже. Но найти их трудно. И ведь ханжество сплошное. Нет бы сказать — ты будешь мой спьен или тебя сейчас убьют. А он вопрос задает, да еще и умильным тоном — мол, не желаю ли я к нему в спьены пойти.

— А как ты оказался у Житника? — спросил Гостемил невинно.

Хелье строго на него посмотрел.

— Через окно, — ответил он.

— Зачем?

Хелье усмехнулся. Дир ничего не понял и залпом выпил кружку.

В этот момент к столику подошел странно одетый молодой человек, в котором Дир и Гостемил признали недавнего попутчика.

— День добрый, — сказал зодчий. — Простите меня, что без спросу подхожу и обращаюсь. Я еду в Верхние Сосны, и если вы направляетесь туда же, то хотел бы присоединиться.

— А откуда, милый человек, известно тебе, что именно туда мы едем? — спросил Гостемил.

— А я слышал, как ты с лодочником договаривался.

— Я не еду в Верхние Сосны, — сказал Дир. — Дел у меня там нет никаких, а место наверняка отвратительное. Я в том рыбацком домике обоснуюсь, помнишь, Хелье?

Хелье помнил.

* * *

Ярослав сам распахнул дверь в гридницу, сверкнул глазами, и хотел было впустить только Хелье, но тот отрицательно покачал головой. Вошли все трое.

— Здравствуйте, люди добрые, — сказал нетерпеливо Ярослав. — Ротко, рад тебя видеть, рад твоему возвращению.

— Я, князь, — ответил зодчий, кланяясь, — многим премудростям научился…

— Да, я уверен, что это именно так. А…

— Позволь тебе представить, князь, — сказал Хелье. — Друг мой Гостемил. Знатного роду.

Гостемил оценивающе посмотрел на Ярослава, но князю было не до дерзостных взглядов.

— Очень хорошо, — сказал он. — Гостемил?

Гостемил поклонился с достоинством.

— Ротко, — сказал Ярослав. — Пойди к Жискару, он во дворе дремлет, скажи ему, что пора есть и пить, и что я хочу, чтобы ты рассказал ему все о Риме, поскольку он давно интересуется. Он тебя накормит и заставит дремать рядом с собой на скаммеле. Я с тобою, друг мой, после поговорю, обстоятельно. Все расскажешь, что видел, обо всем поведаешь. Не обижайся. Дело очень важное.

Ротко поклонился и вышел. Жискара во дворе не оказалось — вообще двор был пуст. Ротко сел на скаммель, щурясь на солнце, и вскоре задремал.

— Так что же, Гостемил, дело у тебя какое ко мне есть? — спросил Ярослав, кусая губы и бледнея.

— Не сердись и не спеши, князь, — попросил Хелье. — Гостемил нам понадобится.

— Э… Ты скажи, — да или нет? Нашел?

Хелье кивнул.

— Все, что нужно?

Хелье еще раз кивнул.

— И все хорошо?

Хелье кивнул и улыбнулся.

Ярослав глубоко вздохнул и не сел, но почти упал на скаммель.

— Уф! Ты, Хелье… скажу я тебе… что же? Кто же?

— Не спеши, князь. Все расскажу я тебе, все по порядку. И Гостемил послушает.

— Нет, — сказал Ярослав.

— Послушает, князь. Больше тебе положиться не на кого. За Гостемила я ручаюсь.

— А в чем дело? — осведомился Гостемил. — Если что утомительное, то это как сказать, может лучше и не рассказывать при мне. Не надо утомительного. Кроме того, у меня есть к князю поручение.

— От кого это? — спросил подозрительно Ярослав.

— От сестренки твоей.

Князь и Хелье уставились на него одновременно. Но Хелье был Гостемилу милее, поэтому он к нему и обратился первому, да еще и с возмущением: