Он скинул сленгкаппу и выглянул в окно. Три фигуры быстро двигались вдоль Безымянного Ручья к оставленной им, Гостемилом, лодке.

Ну вот, подумал Гостемил. Оставили меня одного, мол, выбирайся, как хочешь. Что ж. Попробуем выбраться. Только бы драпежник не повстречался по пути. Лучше умереть от сверда, стрелы, или вселенской тоски по прекрасному, чем от драпежниковых когтей. Как-то унизительно. А, кстати, Хелье говорил ли что-нибудь о том, что делать с драпежником по окончании дела? Вроде нет. Так ведь и будет животина безмозглая шастать по всей локале, пугать народ и фауну, пока не околеет к лешему от первых же морозов. Медведи и те, даром что шкура толстая, тяжелая, зимой в хибернацию уходят, запасясь силами да жиром, а драпежник что — грива да кисточка на хвосте, больше для представительности, чем от холода.

Он спустился вниз. Человек шесть заняты были баррикадированием прохода, рассчитывая, очевидно, отсидеться в крепости, пока человекозверь, он же драпежник, не покинет местность.

— Зря стараетесь, — сказал Гостемил.

Все обернулись к нему.

— Зверь заколдованный сквозь стены проходит, — объяснил он. — Ну да ладно. Жалко мне вас. Принесу я себя в жертву ему, тогда он вас помилует, по вашему ничтожеству.

Перед ним расступились. Быстро разметав баррикаду, Гостемил вышел в смежное помещение, а оттуда на воздух.

Растерзанная лошадь лежала на земле, на остальных трех успели уехать самые сметливые, а драпежника нигде не было видно. Небо стремительно светлело. Остальные отчаянные люди куда-то попрятались. Гостемил пожал плечами и пошел через открытое пространство по диагонали — не к лодке, которой наверняка уже не было, но к тому месту, где князь и Хелье привязали давеча коней. Зайдя в лесок, он услышал ржание. Ориентируясь по звуку, он вскоре нашел одинокого коня. Второй, наверное, убежал.

Шагом выехав к ручью, Гостемил очень удивился, найдя лодку там, где ее оставил. Князь и Ингегерд сидели в лодке, прижавшись друг к другу.

— А где Хелье? — спросил Гостемил растерянно.

— Он поехал тебя искать, — ответил князь.

— Искать, — вторила ему Ингегерд.

— Да ну? — удивился Гостемил. — Его там убьют!

В этот момент из леса к Безымянному Ручью выскочил Хелье на перепуганном коне, который, не слушаясь всадника, полез в воду. Зайдя на двадцать локтей в ручей, лошадь стала брыкаться и истерически ржать. Уровень воды в ручье едва доставал ей до брюха.

Гостемил направил своего скакуна на помощь другу. Схватив коня Хелье за узду, он с силой притянул ее вниз, так что морда коня шлепнула по поверхности воды.

— Прекрати безобразие, — сказал он коню.

Конь подчинился.

— Я бы управился, — сказал Хелье, слегка стесняясь.

— Да, но времени, наверное, мало, — предположил Гостемил. — Князь, спасибо, что подождал.

— Князь, мы едем вдоль берега, — сказал Хелье. — А ты уж на весла налегай.

— Хелье! — крикнула Ингегерд.

— Ну?

— Спасибо тебе и другу твоему!

— Успеешь еще поблагодарить!

Когда они оказались вдвоем на прибрежной тропе, Хелье протянул Гостемилу родовой медальон Моровичей.

— Вроде бы ты обронил, — сказал он.

Гостемил взял медальон и озадаченно посмотрел на Хелье.

— Где ты его нашел?

— Посматривай за лодкой. Как бы нас не заметил кто.

— Я смотрю. Так где же?

— В Рюриковом Заслоне. В нижнем помещении.

— Что ты там делал?

— Тебя искал.

Гостемилу стало приятно и радостно на душе.

В том месте, где Безымянный Ручей впадал в Волхов, тропу отделяли от воды заросли и холм. Выехав к берегу, Хелье увидел речную гладь, в которой отражалось пасмурное небо. Ветер стих. Ладьи нигде не было видно. Повернув коня, он въехал на холм.

— Вот ведь ети твою мать, — сказал он с чувством.

Загнав ладью в скучную, с бурого цвета камышами, заводь, князь и княгиня целовались. Гостемил присоединился к Хелье.

— Совет да любовь, — сказал он, одобрительно кивнув. — Нравится мне князь. Не такой, как род его, лучше.

— Скажи-ка мне, — попросил Хелье, — зачем ты настаивал, чтобы князь с нами пошел?

Гостемил хихикнул басом.

— Ты не хихикай, ты скажи.

— Молод ты, Хелье, ужасно.

— Хорошо. Это, говорят, проходит быстро. Ну так зачем?

— Ну, как… Ему ведь с женою всю жизнь жить. Попала она в беду. А муженек, стало быть, вместо того, чтобы ехать ее выручать, других вместо себя послал, при том, что мог вполне поехать сам с этими другими. Что бы она о нем думала, что бы он сам о себе думал? Важными делами прикрывался бы, что ли, мол, мог я поехать вместе с твоими спасителями, но у меня были срочные встречи и вопросы управления. Так, что ли?

— Понял, — сказал Хелье.

— Вот и славно, что понял. Понятливый ты.

— Вот что, — сказал Хелье. — Сейчас мы с тобою спешимся.

— Так.

— Я сяду на твоего коня.

— Да. И?

— А орясину эту пугливую возьму под узцы.

— Так. А дальше?

— А ты пойдешь туда, вниз, сядешь в лодку, возьмешь весла, и совершишь переход по реке в Верхние Сосны. Иначе мы туда до вечера не попадем. Как тебе такой план?

— Плохой план.

— Почему же?

— Я уж греблей давеча баловался. Утомительно очень.

— А в седле сидеть?

— Менее утомительно.

— А не хотел бы ты прилечь?

— Было бы недурно.

— Чем быстрее мы прибудем в Верхние Сосны, тем скорее тебе представится такая возможность.

— Да, — сказал Гостемил, тоскуя. — Это точно. А чего это твой конь так напугался давеча?

— А мы с ним ровдира повстречали.

— Ну да!

— Где-то я читал, что ровдиры сами охотятся редко. Все больше на самок полагаются. А у самцов выносливость не очень. Бегают не очень быстро, устают скоро. Всего локтей сто и пробежал он за нами. Но конь грамоты не знает и с такими тонкостями не знаком.

— Ясно, — сказал Гостемил. — Ну, что ж. Видно придется еще веслами пошлепать. А ты, стало быть, берегом поедешь.

— Да.

— А если нападут?

— Всем бедам не бывать. Можно, конечно, наскочить на Свистуна, он как раз должен из Новгорода возвращаться. Ну, авось пронесет. Чего ему в такую рань вставать.

— А! Так его давеча в Рюриковом Заслоне не было?