— Да, да, — сказал я, — из ракушек! Знаю! Но кремнийорганическая жизнь — это ново, ничего подобного я и не слыхивал! Хотя, конечно, в дочерей огня, в Саламандр, судя по литературе, верили многие…

— Многие и давно, — подхватил профессор. — О них писали Аристотель и Плиний. Ими всерьез интересовались средневековые ученые. Да и не только средневековые… Не только… Наш современник, академик Вернадский, например, утверждал, что «жизнь на земле существовала всегда». Но ведь он же прекрасно знал, что белковая жизнь возникла не сразу… Значит, он имел в виду какую-то другую форму… Какую же? Безусловно, кремнийорганическую!

— Признаться, я всегда думал, что данная тема — сугубо поэтическая, — пробормотал я, — связанная с мистикой, с магией. И уж во всяком случае, к строгой науке отношения не имеющая… А тут, оказывается, целая теория!

— К сожалению, официально не признанная, — развел руками Ивлев. — Но сторонников у этой теории немало! И доводов в ее пользу достаточно.

И он начал говорить, неторопливо и размеренно, словно читая лекцию:

— Кремнийорганическая жизнь, как мы уже выяснили, стала угасать, но все же исчезла не полностью! На похолодавшей планете сохранились горячие точки — вулканы. И там по-прежнему жили дочери огня… Но подлинным их спасителем оказался человек. Он зажег костры — и Саламандры вновь завоевали мир! Люди бережно хранили огонь и передавали от одного очага к другому. И всякий раз вместе с жаром углей переходили на новое место семена кремнийорганическои жизни. Но затем были изобретены кресало и огниво, а позднее — спички… И совершенно ясно: цивилизация убила Саламандр… Но опять же — не всех! Не до конца! На земле еще и поныне горят кое-где неугасимые костры, например — в храмах Индии и Тибета, в глубинах Африки, в тайге. И о местных огнепоклонниках я тоже кое-что слышал… Но сам проверить все это — уйти в горы, — к сожалению, ни разу не смог. Я же нахожусь тут в ссылке, под строгим контролем.

Старик умолк, перевел дух. И я сейчас же спросил:

— А, кстати, за что вас? Если это не секрет…

— Да нет, — поморщился он, — какие тут могут быть секреты. Дело известное. Ведь я — космополит.

— Так вы, значит, попали в ту самую волну?

Он молча кивнул. И потом мы шагали и думали каждый о своем. И скорее всего об одном и том же. Дом, где жил профессор, и школа, где он работал, находились в противоположных концах Таштыпа. А селение это протянулось на три километра, так что времени для раздумий у нас хватало… И вот сейчас я хочу воспользоваться паузой и поделиться с вами мыслями о «той самой волне».

* * *

Волна эта была, по сути, одной из последних при жизни Сталина. А вообще-то сталинский период, продолжавшийся четверть века, был самым мрачным в тысячелетней истории России. Такого чудовищного террора страна не знала ни при татарах, ни при Иване Грозном. Как известно, Сталин начал с того, что полностью развалил, разрушил сельское хозяйство. В результате возникла сложная ситуация, при которой он должен был или уйти с поста генсека, или как-то оправдаться перед партией, или же просто пресечь, подавить любую возможность критики.

Именно этот, третий путь и выбрал «кремлевский горец». И быстро и весьма ловко организовал массовые внутрипартийные репрессии. Он повернул это дело так, будто бы речь шла о борьбе за чистоту партийных рядов. Внешне он не мстил, а просто разоблачал предателей… И множество коммунистов поверили Сталину слепо! И они сами, своими руками помогли ему расчистить дорогу к беспредельной диктаторской власти.

Сталин видел врага в каждом, кто держался независимо и пользовался широкой популярностью. А таковых в ту пору имелось немало — это все были старые кадры революционеров и героев гражданской войны. Почти все они, в конечном счете, были уничтожены.

Репрессии совершались тогда беспрерывно, под вопли толпы, жаждущей крови, требующей «смерти предателям!». Вперемежку с «партийными» волнами прошумели, прошли волны дипломатов, инженеров, хозяйственников. Вдруг начались аресты среди ученых и писателей. Потом наступила очередь военных.

Случилось это перед второй мировой войной. В короткий срок были расстреляны все выдающиеся полководцы, уничтожен почти полностью Генеральный штаб. Армия оказалась обезглавленной — и такой она встретила начало войны. И все же Россия устояла и выиграла войну. И вот когда с фронта домой воротились счастливые воины, герои, — поднялась новая волна террора.

Это уже никак, ничем нельзя было объяснить. В самом деле, старых врагов и влиятельных соперников у вождя больше уже не осталось. Какой же смысл был в новых репрессиях, направленных, к тому же против интеллигенции? Прослойка эта почти не имела касательства к партийным делам…

Тут все дело в страхе — в Великом Страхе, — всю жизнь державшем вождя за глотку и не отпускавшем его ни на миг. Сталин и его клика боялись не только предполагаемых «врагов» и заговорщиков; в неменьшей степени пугал их дух свободомыслия. Ведь именно этот дух постоянно плодил фрондеров и ревизионистов! В предвоенную пору дух этот вроде бы ослаб, но после победы опять начал крепнуть… Сталин прекрасно понимал, что люди, прошедшие по Европе и повидавшие свободный Запад, непременно должны заразиться сомнениями и впасть в опасную ересь.

Рассадником свободомыслия и разных ересей всегда, при любых системах была творческая интеллигенция: ученые, артисты, писатели. Вот по ним-то и ударила новая волна! И особенно на сей раз — по ученым.

Вскорости после войны партийная пресса повела разговор о том, что среди советских интеллигентов имеется огромное количество поклонников буржуазного Запада — скрытых и явных. Такие люди — утверждалось в газетах — крайне опасны! Преклоняясь перед зарубежной культурой, они принижают свою. И предают, таким образом, интересы родины. И развращают гнилыми космополитическими идеями здоровых советских патриотов.

Произошел небывалый взрыв шовинизма. Началась охота за ведьмами… В категорию «космополитов» попали все те, кто отличался «невосторженным образом мыслей». Ну и, конечно же, люди с нерусскими именами, преимущественно — еврейскими. Период этот продолжался вплоть до смерти вождя. И потери, которые за это время понесла интеллигенция, попросту не поддаются учету.

* * *

Я покосился на старика. Он шел, опустив голову, занавесив глаза седыми бровями. Судя по выражению его лица, он мысленно был весь в прошлом…

Чтобы как-то развлечь его, развеселить, я сказал, закуривая:

— Кстати, есть такой анекдот. Считается, что рентгеновский аппарат и телевизор изобретены на Западе. Но это вранье. В действительности же их изобрел русский царь Иван Грозный. Он еще в шестнадцатом веке кричал опальным боярам: «Я вас, сволочей, вижу насквозь и на расстоянии!»

Ивлев вздохнул, словно бы просыпаясь. И поднял ко мне лицо.

— Забавно, — проговорил он, — и весьма типично… Мы так много боролись за русский приоритет в науке, что утратили всякую меру и докатились до анекдотов.

Он улыбался, но как-то кисло. Губы его постепенно начали складываться в гримасу. И я понял: нет, развеселить мне его не удастся.