Ослабленная раздорами Тува становится с тех пор постоянной добычей захватчиков. В основном, это — выходцы из Северной Монголии; древние тюрки, уйгуры, полчища Чингисхана… Были в Туве также и джунгары и маньчжуры. И кого там только не было! Ну, а в двадцатом веке Тува вплотную соприкоснулась с Россией. В начале Первой мировой войны она попадает под русский протекторат, а в конце Второй мировой — входит в состав Советского Союза.

— Ты смотри, какой емкий образ, — сказал я Полянскому. — Енисей рождается из слез… Конечно! Здесь как бы отражена вся судьба этой страны.

— Да, да, кивнул тот, — сделано ловко. Одно только мне не нравится дурацкая эта звезда. На кой черт она? Это же явная банальность, дешевая метафора.

— Не знаю, не знаю, — усомнился я. — Может, и в дешевой метафоре тоже кроется определенный смысл.

— Какой же?

— Ну, предположим, что конфликт между союзными племенами впервые возник из-за женщины… Это же вполне допустимо, а? Вспомни хотя бы древнюю Трою. Она погибла из-за Елены Прекрасной. И подобных примеров множество.

— Ах так, — пробормотал Марк. — Признаться, я об этом не подумал. Стало быть, «звездная» эта красотка…

— Наверняка была реальной фигурой! Скорее всего, она являлась дочерью какого-нибудь местного князька. И свара началась среди претендентов…

Разговор этот происходил в редакции. И комната, где мы сидели, была полна людьми. Стоял немолчный гул голосов, треск машинок. Но кое-кто сквозь этот шум прислушивался к нашей беседе.

Молодой репортер Гриша, например, среагировал весьма неожиданно.

— Вот что бабы делают с людьми! — воскликнул он. — Вот что они, гадюки, вытворяют! Целые страны из-за них гибнут.

А затем к нашему столу приблизился старый разъездной корреспондент, Семен Кычаков.

— Вы ищете реальную подоплеку, — сказал он, — правильно! Она тут есть. Это заметно.

— Ага, — встрепенулся Марк. — Ты так считаешь? Но дай хоть какой-нибудь пример…

— Да взять хотя бы географические подробности. Они на удивление точны. А для простой сказочки подобная точность вовсе не нужна! Здесь же вы можете проследить путь этих братьев по карте — и все совпадает! Вы наверное знаете, что Бий-Хем именуется также Большим Енисеем, а Каа-Хем — Малым… Так вот, Большой в самом деле многоводен, свиреп. Он рождается в Саянах, и там есть озеро Карабалык. И то же самое, в принципе, можно сказать о Малом Енисее…

Он о многом нам рассказал, старый корреспондент. И заметил, что истоки Каа-Хема, находящиеся в Монголии, до сих пор еще плохо исследованы. И вообще в монгольских горах кроется немало тайн.

«Эх, — подумал я тогда, — побывать бы в тех краях, глянуть бы на них хоть разок!»

И конечно, в эту минуту я не догадывался, что желание мое очень скоро исполнится…

Мне как-то даже и в голову не приходило, что это возможно. А ведь все, в сущности, объяснялось просто. Если на земле и имелось место, где могли бы исполниться мои желания, то оно как раз и должно было бы находиться здесь, в пресловутой Редакции Неудачников!

Однажды ранней весной меня вызвал к себе главный редактор и предложил написать серию очерков о работе крупной комплексной экспедиции, ведущей изыскания у границ Монголии на юго-западе Тувы.

— Какой же срок вы мне даете? — спросил я.

— Месяц. Запланируем четыре подвальных очерка, по одному в неделю, и хватит… Согласен?

— Ладно, — я постарался сдержать ползущую по лицу улыбку. — Так экспедиция, вы говорите, комплексная?..

— В основном, этнографическая. Но там есть и антропологи, и историки.

— И где же ее база? Куда мне, собственно, ехать?

— Ехать пока никуда не надо. Сейчас ты пойдешь оформлять документы и получать деньги. А потом дуй в гостиницу, знаешь, которая возле базара? Там спросишь Гринберга или Овчаренко. Они из этой самой экспедиции. Ребята свойские, простые, я с ними знаком… Они тебе все объяснят!

* * *

Овчаренко и Гринберг, действительно, оказались ребятами свойскими. Я появился в гостинице в тот самый момент, когда они собирались идти ужинать. И они с ходу пригласили меня с собой. И я согласился охотно.

В ресторане к нам присоединилась девушка — тоненькая, коротко стриженная, с золотистой челочкой, закрывающей лоб. Звали ее Катя. И спустя некоторое время она спросила меня:

— Так это, значит, я ваши стихи читала в местной газете?

— А нравится? — в свою очередь поинтересовался я.

— Да как вам сказать… — Она тряхнула челочкой и усмехнулась лукаво. — Вообще-то ничего. Только очень уж обще, отвлеченно. Все у вас какие-то пейзажи, полустанки… Дальние пути, трудные дороги… А что-нибудь более личное, интимное, что-нибудь о жизни вы можете, а?

— Но ведь наша жизнь — это как раз и есть дорога, — ответил я, — дальняя, трудная.

Сейчас же Осип Гринберг сказал, поднимая над столом бутылку:

— Катька! Кончай флиртовать. О более личном, интимном ты можешь беседовать со своим Серегой… Не трогай корреспондента! И вообще, братцы, давайте-ка ужтшать.

И он аккуратно, бережно разлил по стаканам водку.

Ужин прошел весело. За столом шумели, говорили все наперебой. И я с любопытством прислушивался к разговорам.

Новые эти мои друзья — молодые этнографы, — как выяснилось, только что вернулись с берегов озера Тоджа и направлялись теперь к хребту Танну-Ола. Там находилась главная экспедиционная база. И туда-то, стало быть, и я должен был отправиться вместе со всеми.

Познакомился я также с работой и планами экспедиции. Она состояла из трех отрядов. И все они занимались, в общем, одним делом: изучали загадочный и сложный этногенез Тувы — старинного урянхайского края.

Дело в том, что в этом краю существовала редкостная смесь почти всех языковых и расовых элементов Южной Сибири и Северной Азии. И данное обстоятельство озадачивало ученых… А Гринберг, тот попросту полагал, что именно здесь-то и надобно искать следы палеазиатской расы; останки таинственных «протомонголоидов», когда-то обитавших, судя по всему, в тибетских и саянских горах. Однако эту его идею решительно опроверг Антон Овчаренко:

— Ты, Осип, как всегда, перебарщиваешь, несешь чушь… Сибирский очаг расообразования, как известно, вторичный. И, стало быть, все эти языки не возникли здесь, а пришли сюда. Ведь Урянхай лежит на пересечении древнейших путей… Это великий исторический перекресток!

— Ну вот, — поморщился Гринберг, — опять ты мне прописные истины читаешь… Учись, старик, мыслить широко, поэтично.

— Я не поэт, — резко сказал Антон, — я ученый.

— Не ученый ты, а начетчик. Во всяком случае, меня лично теория «перекрестка» никак не устраивает… Слаба эта теорийка, слаба!