Первое время слон ходил за Лизой по пятам и умолял написать трагедию, где его роль была бы главной. Узнав, что на свете есть еще и другие пьесы, причем довольно много, Никтошка очень удивился и обрадовался. Печенюшкин неведомым путем добыл для него красочное издание «Гамлета» в переводе Пастернака. С этой поры самонадуваемое животное с Шекспиром не расставалось, восторженно зубря монологи принца Датского.

Федя обзавелся пудовой книгой отзывов. Таскать ее с собой постоянно было тяжело, поэтому домовой особо трогательные фразы выписывал для себя на клочках бумаги, все время терял их и ругался.

Пиччи часто общался с Тюнь-Пунем. При всех они говорили обычно о китайских древностях и парадоксах истории, темы же их бесед наедине никто не знал. На робкие вопросы Феди и сестренок — когда же, мол, обратно? — мальчуган неизменно отвечал, что скоро все определится…

Интереснее всего проходили вечера. В уютную гостиную, кроме самого Базилевса и труппы Теодоро, допускался лишь Тюнь-Пунь. Помимо дружеских, китаец выполнял при старом драконе еще множество функций. Советник, врач, повар, секретарь, парикмахер, массажист… казалось, что мудрец умел делать все на свете. Он сам накрывал на стол и потчевал гостей экзотическими, необыкновенно вкусными кушаньями. Насекомые, каракатицы, ласточкины гнезда и все остальное, что могло бы вызвать у девочек неприятие, навсегда пропали из меню. Другое дело, что курица, приготовленная Тюнь-Пунем, напоминала по вкусу сахарную кукурузу, а тушеный папоротник — белые грибы. Зато когда Алена заскучала по окрошке и пельменям, на следующий же вечер она получила и то и другое. Причем пельмени были совершенно такими же, как у бабы Люси, что не удавалось больше никому из многочисленной родни Зайкиных.

Базилевсу и его доверенному Печенюшкин открыл почти всю правду. Хозяева знали, что гости их — из будущего, скрывалась только цель путешествия. Хотя Тюнь-Пунь, судя по его отношениям с Пиччи, знал и это.

Изгнанник с друзьями спасается в прошлом — так выглядела версия для дракона. В последнее время здоровье старого полководца изрядно ухудшилось, и полную информацию решено было открыть ему только после неспешной подготовки. Даже во время спектаклей китаец порой незаметно исчезал и, вернувшись, заботливо подносил Базилевсу лакированную чашу с целебным питьем или несколько ярких драже, начиненных лекарственными травами.

Кстати об изгнании. Как-то Лиза сильно удивилась неожиданно пришедшей мысли. «Пиччи! — закричала она тут же. — Как же так?! Тебя ведь изгнали из страны, а мы сейчас пусть в прошлом, но в Фантазилье!» «Ну и что? — невозмутимо отвечал Печенюшкин. — Я же здесь ДО ТОГО, как меня выгнали!» Лиза задумалась, с сомнением покачивая головой, но временно вопрос был исчерпан…

После ужина обычно рассказывались истории с приключениями. Большинству героев находилось о чем вспомнить, даже сестры Зайкины, несмотря на нежный возраст, испытали не мало. Слушая Базилевса, Лиза всегда закрывала глаза. Ей казалось, что на воздушном корабле под тугими парусами она вплывает в яркий, прекрасный, суровый и нежный мир, полный надежд и света. Расставания и встречи, звон мечей и клятвы красавиц, солнце, всходящее над полем синих цветов, и ласковая теплая ночь, пронизанная томительной грустью о прошлом, которое невозвратимо, даже если тебе всего одиннадцать лет…

В свою очередь, хозяин дома и Тюнь-Пунь заслушивались воспоминаниями героев о будущем. Даже история Гамлета была им внове. В повествовании талантливого Никтошки грань между рассказчиком и несчастным принцем постепенно стиралась, так что к финалу потрясенные слушатели обалдело смотрели на слона, словно бы чудом воскресшего из мертвых.

Тему гибели Мурлыки Дракошкиуса Печенюшкин и его команда договорились не трогать. Базилевс также, по неизвестной причине, вопросов о племяннике не задавал. Проболталась на пятый день, конечно, Лиза.

— …Велел мне Гоша, завуч наш мерзковатый, после уроков остаться, — тараторила она увлеченно. — Ты, говорит, загордилась! Ничего я не загордилась, говорю, это вы бы на моем месте от гордости четыре обеда в столовой съедали бы каждый день, а так только три и булочку. Хорошо считаешь, говорит, а почему же тебя с контрольной по математике выгнали? Потому и выгнали, говорю, что хорошо считаю. Я еще пятерым контрольную решила, потому что это несправедливо, если у человека способностей нет, ему двойку ставить. Ладно, говорит, пусть для кого-то ты героиня, а для меня пока ноль без палочки. Исключаю тебя из школы на три дня до педсовета, а там поглядим. Ну и глядите, думаю, своими очочками, они у вас вечно мутные, дальше носа ничего не увидите! Вышла в коридор, а там Аленка ходит, волнуется. Первый класс, банты-фартук, фу-ты ну-ты, важная вся. Я ей рассказала, она как заревет! В сто ручьев! Такая несчастная… Я говорю, Ленка, ты по-моему так же убивалась, когда Дракошкиус погиб, а тут дело-то пустяковое… Ой!.. То есть не погиб, а окаменел… То есть ранили и выздоровел…

Лиза спрятала красное лицо в ладонях, не в силах поднять глаза на Базилевса.

— Милый Печенюшкин, — тихо проговорил дракон, когда Лиза уже успела сосчитать про себя до двадцати шести, — не сердитесь на ребенка. Надо сказать, что рано или поздно я ожидал скорбной вести. Ваше появление у меня не вполне походило на случайность. Будем откровенны до конца. — Он машинально принял и осушил — каждая голова по глотку — сосуд, поднесенный Тюнь-Пунем. — Я прошу вас сообщить мне все до самых незначительных подробностей о смерти племянника.

Федя бочком стал уходить в тень…

После того, как Пиччи замолчал, Базилевс долгое время оставался неподвижен. Зрачки его зеленели, как молодая трава под дождем. Кроме седины, ничто больше не выдавало возраст.

— Позвольте мне остаться одному, — сказал он. — Сегодня у нас не самый веселый вечер. Завтра будет легче. Пожалуйста, оставайтесь моими гостями и дальше. Не грусти, Лизонька. Возможно, твоя оговорка поможет нам. До завтра!

На следующий вечер Базилевс не вышел к ужину. Тюнь-Пунь, цветисто извинившись от имени хозяина, развлекал гостей, как мог. «Ничего страшного, — объяснил он, — легкий приступ ревматизма. Дают знать о себе старые раны. Сегодня моему господину лучше полежать. После чая, дорогой Пиччи-Нюш, если вас не затруднит, Базилевс просил заглянуть к нему».

Когда трапеза закончилась, остальные члены труппы, слегка встревоженные, решили вернуться в балаганчик и в ожидании Печенюшкина собираться ко сну. Все почему-то чувствовали, что беседа их командира с драконом может затянуться. Проводив актеров, китаец вернулся к ожидавшему его Пиччи. Вместе они прошли в опочивальню Базилевса.

Кровать дракона занимала треть немалого зала. Две головы хозяина утопали в подушках, тело закутывал клетчатый плед, в который спокойно можно было завернуть фургончик труппы Теодоро. Печенюшкин учтиво поклонился больному.

— Садитесь, друг мой, — негромко промолвил Базилевс. — Еще раз простите — недомогание лишило меня возможности уделить сегодня должное внимание вам и вашим спутникам. Но в лежачем положении я чувствую себя не так уж плохо и хочу исповедаться перед вами. Ценю вашу деликатность, дорогой Пиччи. Иной нетерпеливый гость с налета взялся бы требовать от старика признаний в былых грехах и необходимых сведений. Вы же щадили меня и не торопились, хотя каждый лишний день, проведенный здесь, возможно, отягощает обстановку в будущем, в вашем времени… Молчите, оправдываться следует мне. Сейчас вы поймете, почему. Итак, слушайте…