Он говорил тихо, и от его слов эйфория утихла сама собой, словно пламя свечи, съевшее весь воск.

— Да и не нужен, по большому счету, «греческий огонь» в полевом сражении. Лишь на воде им корабли жечь можно, но у нас даже рыбацкого баркаса нет и не предвидится! До ближайшего моря не меньше недели пути, и то лошадей погоняя…

— Зря ты так брат-командор! — возразил священник. — Из любого оружия можно извлечь великую пользу. Ты же сам мне прежде это не раз говорил, да и демонстрировал.

— Можно, — согласился Андрей, — но всему свое время. Для напалма оно еще не скоро наступит, как и для пороха.

— А это что такое? — с необыкновенной живостью спросил Ульрих, но ответил ему священник:

— «Громовой порошок», взрыв от него еще сильнее, чем мы видели сейчас. Ведь так брат-командор?

— Да, но слишком трудно его сделать, маята сплошная, а не работа. Время аркебуз и пищалей еще не пришло, ибо арбалеты бьют и дальше, и намного точнее!

— Понятно. — Ульрих немного скис, напряженно морща лоб, вороша память, и осторожно поинтересовался: — Это еще одна греческая задумка, слова ведь незнакомые?!

— Китайская! — усмехнулся Андрей. — Страна есть такая за Индией, далеко отсюда!

— Не близко, — кивком согласился с ним Ульрих. — Крепко тебя помотало по свету за эти годы. Но знания многие приобрел, и уверен я, что пользу нашему ордену они принесут немалую!

Небольшая кавалькада из трех крестоносцев подъехала к лагерю. На заснеженном поле строились «ежом» полсотни орденцев, укрыв строй большими прямоугольными щитами и выставив во все стороны угрожающие острия алебард, увенчанных чуть ниже клевцами, лезвиями и крючьями, которыми с одного взмаха можно было либо прорубить латы, либо стащить с коня любого всадника.

— Прости меня, брат Андреас, — Ульрих вытянул руку в сторону воинов, — но это баловство. Полсотни воинов, которых ты готовишь подобно древним латинянам, большой роли не сыграют. Их слишком мало для боя! Лучше было бы вооружить их всех арбалетами, пользы намного больше станет. Только зря хлеб жрут вот уже три месяца!

— Да, брат командор, я тоже удивлен! — Отец Павел внес лепту и со своей стороны. — Я не осуждаю твои приказы и точно их выполняю всегда. Я признаю, что такой строй прорвать даже «копьем» невозможно, а когда они стоят, укрывшись щитами, то тут даже обстрел из мощных арабских луков не несет потерь, тем паче что в ответ наши будут бить из арбалетов. Но их мало, и в бою…

— Я понял ваши сомнения, — Андрей похлопал Пряника по шее, — и развею их одним лишь словом. Плонск братья, Плонск того стоит!

— Ты хочешь его занять?!

Крестоносцы выдохнули почти разом, в изумлении переглянувшись. И отец Павел взглянул ласковым взором на Андрея, как на помешанного.

— Не смотрите на меня так я еще не сошел с ума! — засмеялся Андрей, глядя в ошарашенные лица. — Давайте лучше продолжим нашу беседу в доме, а то морозиться нам не след…

— Святой отец, ты уронил вот эту бляшку!

Папский нунций, проходивший мимо нищего бродяги с красным, будто обваренным лицом, был бесцеремонно остановлен грязной рукою, вцепившейся в сутану.

Но таковы здесь были нравы, простые и незатейливые, и отец Бонифаций не был исключением — иерарх церкви был доступен для черного люда, чем снискал себе в городе чрезвычайную популярность.

— Спасибо, сын мой!

В рассеянности священник взял тонкую серебряную пластинку и лишь потом сообразил, что просто не мог потерять такую, и внимательно посмотрел на нищего, который ответил ему слишком бесхитростным взглядом, настолько простодушным, что поневоле не подумаешь на причастность сего оборванца к тайнам сильных мира сего.

— Пойдем со мною, сын мой, ты честный человек, — негромко произнес нунций, перекрестив склонившуюся перед ним голову. — Я дам тебе хлеба, ибо познавший голод всегда поймет другого.

Оборванец покорно засеменил следом за священником и вскоре оказался в кабинете. Но как только за ним затворилась крепкая дубовая дверь, нищий преобразился прямо на глазах — спина его выпрямилась, приняв горделивую осанку, а плавные и уверенные движения выдавали в нем опытного воина, прошедшего через горнило схваток и битв, знающего себе цену, причем немалую.

— Как я понимаю, сын мой, эта бляшка попала в твои руки не случайно? — мягким голосом осведомился священник, вертя в пальцах пластинку, покрытую хитрым отчеканенным узором в виде переплетенных пальмовых и лавровых листьев.

— Это так, святой отец. Мое имя Варда Склир. — По губам воина пробежала улыбка, но собранная ожогом кожа превратила ее в жуткий оскал, но именно он и привлек внимание отца Бонифация.

— Рад с вами познакомиться, эпарх! — Нунций усмехнулся. — Вы себе сделали замечательное, и главное, слишком запоминающееся лицо!

— Такова ситуация, в которой я нахожусь, выполняя поручение самого базилевса, да хранит его Господь! Здесь полно врагов империи, и если меня разоблачат, то пусть запомнят только это лицо!

— Настоящее станет совсем другим, — улыбнулся священник, — исчезнет фальшивая кожа, а цвет волос изменит краска…

— Вы правы, святой отец!

Варда Склир сделал изысканный поклон, который явственно говорил о том, что ему приходилось бывать не только в битвах, но и нести службу в императорском дворце в Константинополе, ибо такого можно достичь только после долгих занятий, чем и славились придворные базилевса.

— И что вас привело ко мне, друг мой?

Голос священника был пропитан отеческими интонациями, но правая рука священника нарисовала в воздухе замысловатую фигуру.

— Дело государственной важности!

Эпарх поклонился с достоинством, и его левая рука тоже прочертила в воздухе несколько линий, увидев которые отец Бонифаций прямо-таки подтянулся, словно молодой офицер перед заслуженным полковником, увешанным боевыми наградами.

— Будет ли мне позволено узнать, в чем я могу быть полезен самому базилевсу?

— Да, святой отец!

Несмотря на свой начальственный статус, грек, прекрасно говорящий на польском, как завзятый шляхтич, почтительно поклонился.

Впрочем, он мог свободно говорить на любом из диалектов славянского языка, а также арабском, немецком и прочих, число которых доходило до дюжины, и никак иначе — на тайной службе Византийской империи находились самые лучшие люди.

— Семнадцать лет назад я сопровождал командора фон Верта в Палатине, где базилевс Иоанн вел с ним долгую беседу. И вот теперь я здесь, чтобы продолжить начатое, которое было перечеркнуто Каталаунской битвой. Империи нужен орден Святого Креста, святой отец, важно продолжить то, что подлежит свершению! К сожалению, я не могу рассказать вам о делах давно минувших дней!

— Я понимаю твои опасения, сын мой! — с самым прискорбным выражением на лице ответил отец Бонифаций, осведомленный год назад самим папой о тех событиях, но не показывать же эпарху это, тем более что такой шаг был крайне опрометчивым.