Тут же в нижнем радиусе зала открылись двери, и на площадь выкатилось более сотни роботов-манипуляторов. Выглядели они довольно забавно. Казалось, они только что сошли с картинки какой-то фантастической книги тридцатых годов – полутораметровые сверкающие цилиндры вертикально установленные на гусеницы. Из верхней части цилиндров свешивалось два десятка подвижных щупалец.

Это зрелище еще больше подхлестнуло зеков – часть их бегом кинулась к эскалаторам. Несколько «лежачих» вскочило на ноги, и стремглав понеслись за товарищами.

– Не бойтесь роботов, – продолжал вещать Орти. – Они не причинят вам вреда.

Я перешел к боковым экранам, показывающим то, что творилось в приемных покоях. Зеков было примерно тысячи три – приблизительно поровну мужчин и женщин (еще одно условие, которое поставил перед собой Орти, выбирая надлежащий лагерь). Сейчас роботы-манипуляторы Орти прогоняли их через «вошебойку»: людей обдавали специальным раствором, уничтожавших любых паразитов. И еще под воздействием этой жидкости распадались ткани одежды. Потом голых зеков вели через ряд биоактивных ванн, уничтожавших или приостанавливающих развитие кожных болезней, после этого – пятнадцатиминутный контрастный душ и несчастных размещали в восьмиместные камеры, где их ждали теплая одежда и горячий завтрак. Я с ужасом наблюдал за людским потоком. Сколько мук перенес каждый их этих людей?

Сделав еще один шаг, я уставился на то, что происходило в отделе «реанимации». Тут вовсю действовали наши «валькирии» сортируя тех, кого можно еще спасти, и тех, кто уже перешел грань между жизнью и смертью…

* * *

– Ты поможешь нам? – спросил я Тогота.

– В честь чего это? – фыркнул покемон. – Я же сказал, что не стану встревать в ваши дела.

– Ну, послушай, я согласен, я допустил ошибку.

Тогот довольно фыркнул.

– Я не думал, что все это займет так много времени.

– Лучше бы ты занялся самосовершенствованием.

– Но Орти обещал щедро заплатить. Ты же знаешь он поможет мне с пространственными карманами и еще кое с чем…

– Если бы ты не лоботрясничал, не шлялся по своим колдовским обществам и не ловил девиц, ты бы уже давно сам мог сооружать не только пространственные карманы.

– Тогот, ты же знаешь, у меня нет ни капли таланта.

– Талант тут не при чем, работать надо.

– Ну, Тогот. Если ты не поможешь, мы будем разбираться с этим делом еще несколько месяцев. Даже колдовское умение Орта имеет свои пределы.

– Ага, только еще в помощники к создателю я не нанимался.

И все таки Тогот нам помог.

* * *

Чистилище.

– Как вас зовут?

Перед Орти сидел пожилой человек, годившийся ему в отцы. Высокий лоб, правильные черты лица и окладистая седая борода придавали ему благородный вид.

– Повторяю вопрос: как вас зовут?

– Какая разница. Думаете помыли, прикормили и теперь я ваш…. – тут он сделал паузу, словно пытаясь подобрать нужные слова.

– И все-таки: как вас зовут?

– Васильев Лев Иннокентьевич, – сообщил Тогот. Он работал одновременно на четыре приемные, поэтому иногда запаздывал.

Человек, сидевший перед Орти опустил голову и сплюнул на пол.

– Можете ставить к стенке. Там мы все едины.

– Послушайте, господин Васильев…

– Знали, а зачем спрашивали? – перебил он Орти. – Покажите, что надо подписать. Кто я теперь буду…

– Год рождения 1891, ветеран Первой мировой, сражался против Красных в армии Колчака, был реабилитирован. В 1935 был признан врагом народа, в 1936 разоблачен как английский шпион, работающий на Антанту.

– Послушайте, Лев Иннокентьевич, оставим в стороне Красных и Белых, Россию, представьте, что вам дадут новый шанс.

– А зачем? Семьи у меня больше нет. Вы постарались.

– Подождите. Давайте вначале определим, кто такие «Вы».

– Да бросьте вы ваши чекистские подколочки. Будто сами не знаете.

– Почему вы решили, что я работаю на правоохранительные органы Советской России?

Эх, как загнул! Мне захотелось остановить Орти. Так он провозится до конца времен. Не смотря на то, что он заморозил время в большей части камер вновь прибывших, его беседы с будущими поселенцами могли длиться вечно, тем более с такими как этот, с людьми прошедшими через мясорубку НКВД. Тут надо было идти в лоб.

Выудив из холодильника ледяную «Зеленую марку», я прихватил три стакана и быстренько проскочив по коридору, без стука вломился в кабинет Орти. Сев на край стола, я поставил перед Васильевым три стакана и бутылку.

Орти аж в лице переменился. Наверное, он собирался вести долгие беседы «о главном».

– Вот это по-нашему, взять быка за рога, – хохотнул Тогот.

Орти промолчал.

Васильев криво покосился на водку.

– Добрый и плохой следователь? Проходили, – и он обреченно махнул рукой.

– Меня зовут Артур, – представился я. – Я – проводник, впрочем, это не важно. Это – Орти, создатель, ваш будущий Христос, только я надеюсь без распятия. А теперь… за знакомство, – я открыл бутылку, разлил три стакана. Орти поморщился и взял. Лев Иннокентьевич несколько секунд косился на стакан, потом вздохнул, взял. – За здоровье, – объявил я.

– За Россию, – фыркнул Васильев и проглотил огненную жидкость не чокаясь.

– Что ж вы за Родину пьете, как за покойника, не по христиански?

– А она разве не мертва? Да и христиан я тут не вижу.

– Ну, Орти-то понятно не христианин, а вот я крест ношу, – и я продемонстрировал ему нательный крестик.

– Ты ему еще член необрезанный покажи, докажешь, что не иудей, – похоже Тогота сложившаяся ситуация веселила.

– Прибереги на потом свои похабные шуточки, – ответил я ему на той же ментальной волне.

– Но представьте на мгновение, что каким-то чудом все лагеря и инквизиция коммунистов остались в прошлом. Волею случая вас перенесли в иное время. Вы же прошли через зеркало нуль-транспортировки, вы видели самодвижущиеся автоматы, и вы должны понимать, что ни одна страна в ваше время не могла создать такое… Пойдемте, – я потянул Васильева за рукав и он, повинуясь встал. – Пойдемте, я вам покажу.

Я провел его коридором к ближайшей площадке обозрения, и несчастный замер не в силах поверить своим глазам. Перед ним расстилался город будущего. Белоснежный и прекрасный. Но больше всего его поразил цвет неба – фиолетово-малиновый и две луны висящие почти над самой землей.

Какое-то время Лев Иннокентьевич созерцал все это, а потом с недоверием, вытянув палец в сторону пейзажа, пробормотал: