Все, что делают США, они делают для того, чтобы привести к коллапсу сложившуюся политическую систему власти в России, путем дестабилизации наиболее острых и чувствительных регионов привести нынешние российские элиты в состояние замешательства. А для России целостность ее большого пространства является ценностью номер один. Именно с сохранения территориальной целостности начал Путин, когда пришел к власти. И вот кто-то делает все для того, чтобы дестабилизировать ситуацию, разжечь регион, продемонстрировать, что путинская модель и то, что он ставил в основу своего восьмилетнего управления, — несостоятельно.

Сладкий сон Госдепа США — взять под контроль наше ядерное вооружение и обеспечить физическое присутствие западного военного контингента на территории России. В этой связи не стоит исключать и возможность превентивных ударов по России. Особенно учитывая новую концепцию Госдепартамента США, которая гласит, что для предотвращения террористических вылазок, устранения террористических бандформирований, в целях безопасности США Америка имеет право наносить превентивные удары по территориям суверенных государств. И любое обострение ситуации на Кавказе дает им основания утверждать, что в России вновь завелись террористы, что и является главным поводом для нанесения превентивных ударов.

По плану Соединенных Штатов, уже первый удар должен стать шоком для России, деморализовать власть и общество. Американцы хотят именно этого, они идут к этому из года в год — вся их военная стратегия говорит о попытке взять под полный контроль все мировое пространство, но без ослабления и расчленения России сделать это невозможно. Америка готовится к большой войне.

Сейчас они делают тестовые шаги, укусы, тычут палкой в спящего медведя, испытывая его терпение в Ингушетии, в Южной Осетии — проснется не проснется. Для того чтобы завершить миссию планетарного господства, американцам необходимо устранить Россию с геополитической карты мира раз и навсегда — как своего главного геополитического конкурента.

Классический пример сетевой операции

Одним из ярких примеров, ставших подтверждением того, что на территории Северного Кавказа действуют именно исламистские сети, а не разрозненные группы боевиков, стал в свое время эпизод с нападением на здания силовых ведомств в Ингушетии. Базовым элементом сетевой войны является информационный эффект любого совершенного действия. Тогда нападавшие четко продемонстрировали приверженность именно этому подходу. Нападение достигло пика эффективности с точки зрения информационного воздействия в условиях информационного общества. Это и было главной целью данных террористических действий. Захват зданий и военных объектов, с этой точки зрения, как раз не так важен, поскольку не имеет тактического смысла. Что с ними потом делать? Удерживать до полного уничтожения подтянувшимися федеральными силами, всегда заведомо превосходящими любую, даже самую крупную банд-группу? Таким образом, главная цель — информационное освещение и, как следствие, дестабилизация ситуации в регионе — тогда была отработана полностью.

Еще один признак «сети», который продемонстрировали нападавшие, — это их экстерриториальность: сопротивление федеральному Центру не ограничено рамками Чечни. Мобильность — возможность быстро собраться и так же быстро раствориться среди мирного населения — есть признак именно «сети», что дает возможность осуществления подобных акций в любых географических точках — Дагестане, Ингушетии, Буденновске, Москве…

Нападение на Ингушетию подтвердило, что проблема российско-чеченского конфликта не локализована на территории Чечни, что, в свою очередь, всегда оставляет открытой возможность расползания зоны дестабилизации по всему Северному Кавказу. Нападавшие продемонстрировали свою многонациональность, что дало возможность говорить о практически неограниченном человеческом ресурсе сил сопротивления, по крайней мере не ограниченном одними лишь этническими чеченцами.

При этом любые карательные операции и «зачистки» по итогам таких рейдов обычно приводят к обратному эффекту, так как невольно затрагивают и непричастных к событиям людей, а это всегда грозит втягиванием в конфликт новых участников. В данном случае заказчики операции явно пытались втянуть в конфликт еще и ингушей, ранее всегда лояльных или, по крайней мере, нейтральных, что должно было увеличить базу сопротивления — с чеченцев до вайнахов. А отсюда недалеко и до перехода конфликта от территориального к межнациональному, что также на руку заказчикам, ведь железного способа профилактики такого типа конфликтов не существует, за исключением полного геноцида народов, в них участвующих.

Еще одной задачей ингушского рейда была необходимость продемонстрировать готовность боевиков продолжать сопротивление вне зависимости от его длительности, усталости сторон, а также вне зависимости от объема и качества сил и средств, задействованных со стороны федерального Центра. Все это должно было убедить Москву в тщетности всех приложенных ранее усилий, что, в свою очередь, должно было сделать российскую власть более «сговорчивой» в плане своих геополитических претензий на Кавказ и постсоветское пространство в целом. Таким образом локальная, казалось бы, операция становилась эффективным средством для геополитического давления на Россию со стороны Запада, пытающегося «умерить» или остудить наши возрождающиеся геополитические амбиции.

Из произошедшего в Ингушетии, однако, все же следует сделать и критические выводы — о неэффективности использования методов одного лишь прямого силового воздействия при решении проблем России на Северном Кавказе. Очевидно, что данная проблема также не решается обычными, «простыми», стандартными, общепринятыми на других российских территориях средствами. Произошедшее должно продемонстрировать несостоятельность прямого продолжения властной вертикали федерального Центра в Чечне. Здесь необходимо реализовывать более тонкие и традиционные формы контроля и управления.

Ситуация на Северном Кавказе, с учетом того, что Кавказ является зоной стратегических интересов не только России, но и многих других государств региона, а также США, активно участвующих в битве за Кавказ, требует более сложных с содержательной точки зрения решений, учитывающих все стороны проблемы: религиозную, этническую, культурную, традиционную — а не только силовые факторы. Весь комплекс таких подходов и их сбалансированность содержится в так называемом евразийском варианте решения проблемы, предусматривающем сочетание национальных интересов России, с одной стороны, и народов Северного Кавказа, участвующих в конфликте, — с другой. Ставка же лишь на сочетание силового воздействия и политтехнологий без учета содержательной стороны всегда будет заведомо проигрышной.

Америка внаглую заинтересовалась будущим Ингушетии

То, что Ингушетия стала объектом пристального внимания со стороны США после того, как ситуация в Чечне перешла под полный контроль Кремля, подтверждается с завидной регулярностью. В конце 2007 года известный американский неправительственный «Джеймстаунский фонд» провел в Вашингтоне семинар на тему… «Будущее Ингушетии». В качестве главного докладчика на это «научное» мероприятие, что неудивительно, был приглашен бывший масхадовский эмиссар Майрбек Вачагаев. «Ингушетия, где в течение минувшего года наблюдается резкий всплеск насилия, встала в один ряд с Чечней в качестве одного из наиболее неспокойных регионов Северного Кавказа», — указывается в анонсе семинара. То есть организаторы не скрывают, что первая стадия сетевой операции в Ингушетии реализована. В качестве подтверждения американские «ученые» напоминают, что в Ингушетии ранены и убиты «десятки федеральных военнослужащих и сотрудников местной милиции». А утверждение организаторов семинара о том, что «сепаратисты, возможно, рассматривают сейчас Ингушетию в качестве главного фронта в своей войне с Москвой», следует понимать так: «Ингушетия сейчас — главный фронт сетевой войны США против России». Вся американская откровенность кроется в пассаже американского научно-разведывательного истеблишмента о том, что Ингушетия является регионом, который «стратегически и тактически важен для США».