Строганов окинул гостей быстрым взглядом. Он знал опричников, знал их силу при царском дворе.

— Что же, ежели так, спасибо… Тесно нам, купцам, на Руси. Свои товары в заморье просятся. А немецкие товары, ежели через наши руки пойдут, — большой прибыток. Нарва нас, купцов русских, вот как выручала, а теперь ляхи и шведы морской ход закрыли. Мне море нужно. Морем я куда хочешь товары повезу. А попробуй через Литву, сухопутьем — рожки да ножки останутся.

— А Студеное моге, газве не моге? — спросил Афанасий Вяземский.

— Море-то море, да далече оттуда кораблям плыть. В летнее время и то опасно, а зимой не приведи бог… и разбойники стерегут.

— Чего ты хочешь, Аникей Федорович, никак в толк не возьму? — развел руками Малюта.

— А вот чего. — Строганов поднялся с лавки. — Надо бы батюшке-царю Ивану Васильевичу корабли с ратными людьми и с пушками завести для бережения мореходов, что в Нарву к нам с немецким товаром идут и от Нарвы с нашим товаром… У меня служит иноземец Карстен Роде. Раньше он доньские корабли по морям водил и в морских боях бился. Он меня и надоумил. Говорит, для начала ему два больших корабля надобны, а другие он сам будет с боя брать. Дело-то для государя прибыльное. Царю в доход каждый третий корабль пойдет и с каждого взятого с бою лучшая пушка. — Строганов помолчал. — Я на два корабля денег дам. И наряд мой, и мореходов своих пошлю… Пусть попробует Карстен Роде, повоюет.

— А от царя что тебе потребно, ежели деньги свои даешь?

— Дозволения его царской милости. Морехода Карстена Роде надо на царскую службу взять и бумагу ему дать за царской печатью. Как в других государствах делают.

— Мореходы у тебя откуда, тоже из немцев?

— Свои, природные русские, с разных городов, а более из Двинской земли.

— Дело нужное, Григорий Лукьяныч, — сказал внимательно слушавший Алексей Басманов. — Надо бы царю пересказать не откладывая. А мы, ежели надо, поддержим.

— И то верно, — согласился Малюта. — Завтра великому государю все обскажу.

— Спасибо, Григорий Лукьяныч. Вам, царским помощникам и слугам, премного благодарствую, — поклонился Строганов вельможам.

Сказав еще несколько слов, Аникей Федорович стал прощаться.

— Вы уж не взыщите со старика, восьмой десяток пошел, в застолье тягостно мне, кости на покой просятся.

Малюта Скуратов вышел его провожать.

— Поможешь, Григорий Лукьяныч, вот те крест, — Строганов взял в руки железный крест, висевший на шее, и поцеловал его, — Машеньке на приданое тысячу рублей отвалю. Ежели на расходы деньги надобны, или, скажем, соболя, или другое, только скажи.

— Ладно, сделаем, — добродушничал Малюта, — не забудь свои посулы!

Аникей Федорович взобрался в колымагу, дожидавшуюся его у ворот царского двора, и приказал слугам ехать в Москву. И все же, несмотря на обещания опричников, он не был уверен в успехе. Хоть и близок Малюта к царю, однако не его как будто бы дело о купцах печись.

«Попрошу Ивана Михайловича Висковатого. Он надежнее про все царю обскажет, — думал Строганов, трясясь по ухабам. — А Малюта Скуратов ежели перечить не будет, и то ладно».

Проехав слободскую заставу, он заметил на высоком колу человеческую голову. Голова высохла, обнажились кости. На ветре она вертелась, пристукивая, словно сломанное колесо на телеге.

С первых же дней на заседании Люблинского объединительного сейма 1569 года между поляками, литовцами и русскими возникли ожесточенные споры.

Поляки требовали политического союза Литовского государства с Польским, основанного на старых актах: Польша и Литва должны составить единое государство. Литовско-русские вельможи возражали.

С особым вниманием была выслушана речь литовского гетмана Яна Хоткевича, доказавшего, что Польша не имеет никакого права требовать соединения Польши и Литвы в одно государство.

— Наши предки никогда не соглашались стать холопами и соединиться с вами на основании старых записей, — сказал в заключение гетман, обращаясь к польским панам. — И мы не желаем этого… До сего времени мы были свободны и, я надеюсь, останемся свободными до конца.

Слово Яна Хоткевича одобрили все литовские и русские вельможи на сейме. Выступая вслед за гетманом, они утверждали, что потомки Ягайлы, а значит, и теперешний польский король Сигизмунд-Август не имели права наследовать литовское княжество.

Польские представители настаивали на немедленном и безоговорочном объединении. Их рьяно поддерживало многочисленное католическое духовенство, всегда тянувшее сторону Польши.

Литовцы соглашались на объединение с поляками, но не на таких условиях, каких желали в Польше.

— Король должен свободно избираться как в Польше, так и в Литве! — кричали с мест литовцы и русскиеnote 54 .

— Сеймы раздельные у вас и у нас!

— В Литовском государстве остаются все русские области!

— Государственным языком остается русский!

— Границы Литвы должны быть прежними, без изменений!

Развязка наступила в первый воскресный день великого поста. В ответ на непреклонное требование польского панства слить представителей обоих народов в общий польско-литовский сейм литовско-русские вельможи решили больше не участвовать в заседаниях и разъехались по домам.

Однако за полное объединение Литвы и Польши стояла военная сила Литовского княжества — среднее и мелкое литовское и русское дворянство, в большинстве своем принявшее католичество. Опираясь на них, польское правительство решило заставить литовских вельмож пойти на объединение.

Коронные советники заседали непрерывно. Наконец решение было принято. Оставалось главное — склонить короля Сигизмунда на строгие меры. Все знали, что король питал нежные чувства к своей вильненской родне и благожелательно относился к чаяниям литовцев.

Коронный маршал Ян Фирлей, архиепископ Гнезненский, епископ краковский и канцлер Польского государства Валента Дембинский стояли перед закрытой дверью королевских покоев, не решаясь ее открыть. За дверью слышался женский визг, смех и веселые голоса.

— Ваша эксцеленца, — зашептал коронный маршал архиепископу, — вы войдете первым. Ради вас его величество прервет свои забавы.

— Да, да, ваша эксцеленца, его величество любит и уважает вас, — поддержал канцлер.

Архиепископ промолчал. Он сегодня видел дурной сон и не знал, на что решиться. Выгодно ли ему сейчас нарушить королевское веселье и не разгневается ли на него король?