Сейчас же, окунувшись в хаос, оказавшись среди останков уже былой славы, переживая жутчайшие минуты, которые предшествовали его гибели, он люто ненавидел британцев.

Ненавидел не потому, что они стремились превратить «Бисмарк» в груду металла и атаковали превосходящими силами или обстреливали его с безопасной дистанции, но… потому, что тянули с развязкой, разрушая «Бисмарк» постепенно, вместо того чтобы покончить сразу.

Можно ли было ожидать, что старший матрос Пенцлау в такое время оценивал ситуацию объективно? Он просто концентрировал всю свою ненависть, скопившуюся за войну, на ближайшем противнике – томми. И так сидел безжизненным, опустошенным, отрешенным – ожидал смерть.

Но она не приходила. Смерть забрала других, тех, кто старался избежать ее. Она берегла старшего матроса до последнего. Имела в отношении него особый план. Приготовила для него особые испытания, самую жестокую пытку.

– Пойдем со мной, парень, – позвал его Бауэр 2-й.

– Нет.

– Не хочешь домой?

– Домой? – задумчиво переспросил Пенцлау. – Домой?

С этого момента начались его страдания. Он ужасно мучился. Открыв глаза, ничего не увидел. Вспомнил о последнем отпуске. Восемь дней отдыха он получил за то, что превзошел сослуживцев в овладении специальностью. Он с изумлением обнаружил себя едущим в поезде. Паровоз двигался, как ему казалось, слишком медленно, но наконец, после нескольких часов пути, он прибыл в свой родной городок в Силезии.

Дорога до дома занимала минут двадцать, а он преодолел этот путь за десять. Несся буквально семимильными шагами. Какой-то старшина сделал ему замечание за неотдание чести. Но Пенцлау не обратил на это внимания и поспешил дальше. Старшина не стал его догонять.

Пенцлау спешил к Эмме, его молоденькой супруге, на которой женился полтора года назад. О, как она удивится! Должно быть, она сейчас в постели, спит, и пройдет некоторое время, прежде чем она проснется и, сонная, откроет ему дверь. У них была маленькая двухкомнатная квартира на окраине города, которая будоражила воображение старшего матроса, когда он был свободен от службы.

С замиранием сердца он остановился у входной двери. Минуту подождал, чтобы сделать глубокий вдох перед встречей с Эммой. Предвкушение счастья разлилось по его разгоряченному и сильному телу, когда он осторожно нажал кнопку электрического звонка. Не хотел, чтобы Эмма испугалась. Он услышал приглушенный сигнал. Не хотел, чтобы ее разбудил страх.

За дверью не было никакого движения. Он позвонил снова.

Опять тишина.

Что-то здесь не так. Стук в дверь разбудил бы весь дом. Так и случилось. Фрау Мейерлинг, проживающая на первом этаже, высунула из окна непричесанную голову. При лунном свете женщина выглядела как привидение с поблескивающими бигуди на голове.

– В чем дело? – поинтересовалась она сердито. Потом она узнала Пенцлау. – А, это вы… Минутку, я открою дверь.

В два прыжка он поднялся по лестнице.

– Где моя жена? – выпалил Пенцлау.

– Входите, – пригласила фрау Мейерлинг. – Садитесь. Я дам вам сигарету и выпить.

– Что случилось?

Она, не отвечая, бросила на него сочувствующий взгляд. Затем повернулась и, держа бутылку в дрожащих руках, пролила несколько капель на тщательно отполированный стол. Женщина этого даже не заметила. Если она стала невнимательна, подумал Пенцлау, она чем-то обеспокоена.

– Не могу вам сказать, – ответила фрау Мейерлинг. – Извините.

– Что же случилось, в конце концов? – спросил Пенцлау. Холодок от нехорошего предчувствия медленно пополз по его спине. Пересохло во рту. Инстинктивно он отпил из бутылки, но неприятное ощущение во рту сохранялось.

– Где моя жена? – повторил он вопрос.

– Лучше не спрашивайте, – твердила фрау Мейерлинг и все же рассказала.

Эмма несколько недель работала в ночном баре. Многие посетители, а прежде всего солдаты, пользовались ею. А недавно с ней был высокий, представительный мужчина в штатском. Они долго стояли на пороге дома, и она, фрау Мейерлинг, слышала каждое слово их разговора. Затем они…

– Нет, я не могу говорить, герр Пенцлау, – снова заартачилась женщина.

Он больше не слушал. Вскочил и, не прощаясь, пошел назад по длинной темной улице, но уже не спешил, как несколько минут назад. Теперь его целью был бар «Какаду». Швейцар посмотрел на него с подозрением. Матросы редко посещали это дорогое заведение. Пенцлау сдал свою шинель в гардероб и пошел по узкому коридору. Он беззвучно шагал по мягкой дорожке. На стенах висели зеркала. В них отражалось бледное лицо матроса. Он прошел через вестибюль. Сильно накрашенные девицы общались с офицерами, которые посматривали на него так же подозрительно, как и швейцар.

Пенцлау подошел к маленькому бару. За ним сидели две девицы. Та, что справа, оказалась Эммой. Она взгромоздилась на стойку, закинув одну ногу на другую, и курила сигарету, вставленную в длинный мундштук. На ней было платье, которое Пенцлау раньше никогда не видел, тонкое, короткое, из дешевого красного шелка. Она разговаривала с мужчиной, наклонившимся к ней. Эмма ударила его по руке, но тот только улыбнулся. Это была довольная улыбка.

Пенцлау сел за стойку. Эмма придвинула к нему меню.

– Что будете заказывать? – поинтересовалась она заученно.

И вдруг узнала его. Наигранная улыбка исчезла, сигарета в губах задрожала. Ею овладел страх.

– Ты, – произнесла она хриплым голосом. Эмма нервно поигрывала серебряным шейкером для коктейля, хотя его никто не заказывал.

Мужчина, сидевший напротив нее, внезапно заторопился. Встал, бросил коротко «До свидания» и ушел, даже не оплатив счет. Он избегал взгляда нового посетителя, как будто совесть его была нечиста. Сначала шел не спеша, но, удалившись на несколько метров, явно ускорил шаг.

– Почему ты не написал мне об отпуске? – поинтересовалась Эмма.

– Почему ты не сообщила мне, что работаешь в ночном баре?

– Мне нужно было чем-то заняться… Была такая скука. Я не могла больше находиться одна.

– Когда-то тебе у нас нравилось.

– Когда-то все было по-другому, – сказала она.

– Вот как, – произнес он. Его голос прозвучал глухо и невесело.

Ему пришлось ждать три часа. Наблюдать, как в бар заходили офицеры, брезгливо его оглядывали, отпуская сальные шутки в адрес Эммы. Он видел, как она улыбалась, перебрасывая нога на ногу, льнула к ним и не отказывалась от спиртного. Слышал пошлые слова и дешевые остроты. «Нет, Эмма не моя жена, – думал он. – Она стала совсем чужой. Это женщина, с которой я не хочу иметь ничего общего».

Они молча шли бок о бок в холодной утренней дымке к их дому. В окне показалась и исчезла тень фрау Мейерлинг. Они поднялись по лестнице и вошли в квартиру. Но там находился какой-то мужчина.