– Тем более хорошо, если каждый человек в центре, думающий об отношениях работника и директора так же, как ты, будет за меня. Я очень надеюсь, что ты за, чтобы у помощников было имя и были права, как у простых людей.

– Плевать, я ни за кого. Ни за вас и ни за помощников. Мне скорее безразлично, что с ними будет, как сложится их жизнь в будущем. Но что от меня требуется-то?

– Я подготовил одну прекрасную речь. – Виктор задержал в одной руке лилию, а другой вытащил из нагрудного кармана потрёпанный лист, который отражал все его старания и расстроенные нервы. – Не мог бы ты выступить с нею под конец?

– И всё? Её прочесть или выучить наизусть?

– Как всегда возмущаешься! – порозовел Виктор и умудрился обидеться. – Мне очень не нравится, когда ты ведёшь себя настолько своенравно и не чувствуешь, насколько значим центр.

– Ничего, я так, по привычке. Лучше я выучу, давно ничего наизусть не заучивал.

Я скомкал лист, хотел было уйти, но Виктор издал престранный смешок, и мне пришлось обернуться.

– А что значимо для вас, Александр? Вы отстранённый всегда. Может, вам не нравится центр или людей не любите? Бывает такое, бывает, если человек уж очень одинокий и не видит никакой другой радости в жизни, кроме затворничества и книжек.

На вы он обращался лишь в крайних случаях, когда сильно беспокоился или переживал перед масштабными событиями, на каких ему случалось давать интервью или распространяться насчёт дальнейших планов, связанных с помощниками.

– Наверное, у меня и впрямь нет значимого, как, например, у вас. Если бы мне был дан шанс увидеть мир во всех оттенках, побывать в новых местах и впервые полюбить по-настоящему, то я непременно им воспользовался, – произнёс я и убежал в беседку.

Выучить текст оказалось сложнее, чем я предполагал. Первую, можно сказать, вступительную часть было запомнить проще всего, середина же давалась с трудом, в отличие от простого конца, который меня совсем не задевал. Переделав его по своему вкусу, я предупредил Виктора о небольших изменениях в речи и отправил их по электронной почте. Он одобрил, но со скрипом, вероятно, раздосадованный тем, что я проявил самовольность.

На вечере я был в старом костюме, оставшемся после выпускного.

Виктор произнёс речь с большой гордостью, и гости тотчас ринулись к закускам. На сцене без украшений играла фолк-группа, и некоторые люди становились ближе, чтобы послушать красивую музыку, и неуклюже пританцовывали в такт без всякого стеснения. Одна из женщин подозвала меня, так как подумала, что я раздаю напитки, а затем кинулась навстречу пожилому мужчине с густой бородой и поцеловала его в пьяные губы. Перед заключением вечера меня отыскала Виктория. Кирилл Михайлович беспардонно кружился рядом с нею в чёрном парике и просил выпить на брудершафт.

– Ну, как тебе?

– Скучно. Не люблю я мероприятия, где много жрут и любезничают.

– Так ведь ты тоже уплетал сыр за обе щеки! – рассмеялась она звонко и перестала выглядеть плохо, как раньше.

– Он в сырах знает толк, – сказал Кирилл Михайлович, жадно облизываясь.

– Жрать не значит уплетать. Тем более, у меня сырная зависимость, и мне можно.

– У меня есть зависимость от шоколада, но я же не бегу к шоколадному фонтану с бутылкой, принесённой из дому.

– Она у тебя в сумке, что ли, лежит? И чего ты с ней потащилась? Вроде бы, не на вокзал пришла.

– Подумаешь, не успела заехать домой!

– Ну да, засмотрелась на симпатичного мальчика? – встрял Кирилл Михайлович, пробуя тарталетки с креветками и авокадо.

– Он не собака! Но я действительно думаю над тем, чтобы взять ребёнка. Я бы его кормила, купала, книжки перед сном читала. Что за наслаждение чувствовать себя матерью!

Виктория приложила указательный палец к губам и хохотнула, и у меня по спине побежали мурашки. Вряд ли она в самом деле представляла, что значит воспитывать маленького человека.

Больше я не разговаривал ни с кем, кроме Виктора. Я спросил, за что он полюбил Бросову.

– Да ни за что, – отозвался он. – Если я люблю, то без причины. Витуша мне была дорога с самого начала, когда появилась в центре. Она проявляла ко мне доброту, терпение, да и за помощниками ухаживала неплохо. Мы подходим друг другу, потому что имеем общие цели.

– Но вы точно не знаете! Как же вы можете утверждать?

– Я не утверждаю, а чувствую. Она бывает несносной, странной немножко, но разве плохо отличаться от других?

– Вы клоните снова к помощникам? Нет, давайте не будем сейчас о них! Как скоро заканчиваем?

– Ты подожди, не торопись, – прошептал с предвкушением Виктор и выглянул в зал. – Лучше посмотри, сколько народу собралось!

– Большая часть здесь ради бесплатной еды и шампанского. Я хочу выступить и поехать домой.

Помощница сто тысяч сидела в отдалении ото всех в тёмном углу и, плача, как дитя, перебирала лохматые пряди. Виктор нежно взял её за подбородок и поцеловал в щёку.

– Отведёте в кровать? – спросила она мягко и чуть не завалилась на столик с пустыми бокалами.

– Нам пора показать тебя всем-всем! Какой уж тут сон?

Он вдруг поднял её осторожно на руки и понёс к сцене, но перед лестницей опустил на пол, чтобы она не стыдилась своей слабости.

– Я обещаю, что скоро отведу тебя в комнату, где ты будешь отдыхать. Ну, ну, не грусти, милая! Как только всё закончится, ты снимешь платье и бусы.

С позволения Виктора я вышел к микрофону и обратил внимание скучающей толпы на музыку симфонического оркестра, звучащего из колонок. Шёпот гостей перерос в мушиное жужжание. Я повысил голос, и они все разом замолчали, поджав губы.

– Виктор, создатель помощников, которыми мы все активно пользуемся, желает показать вам самую качественную, не похожую ни на что работу. Она была создана в непростое для компании время, когда каждый неосторожный шаг мог привести к краху, но риск оправдался. Помощница сто тысяч, без сомнения, останется в памяти и в сердцах и запомнится каждому из нас, как совершенное творение и безусловный идеал, к которому мы стремимся с неутомимым упорством. Поприветствуем же творца и его создание!

Зал потонул в бурных аплодисментах. Виктор повёл за руку помощницу сто тысяч в центр сцены и остановился вместе с нею в полупрозрачном круге, на который был направлен свет прожектора. Я отошёл чуть поодаль, чтобы не мешаться.

Виктория хорошенько пригляделась к платью, в которое была облачена модель, и, кажется, облегчённо выдохнула. Она знать не знала, что Виктор испытывал к ней сильные чувства и собирался предложить выйти замуж после того, как разойдутся гости. Я пообещал следить за ситуацией в случае непредвиденных задержек.

Через половину часа нудной презентации (от стихотворения, посвящённого освоению ресурсов Луны, и до откровенного разглагольствования насчёт живучести помощницы и неожиданной проверки её костей на прочность увесистым молотком) Виктор, наконец, позволил вновь обратиться к залу. Кто-то сопел, пуская слюни, а некоторые и вовсе были увлечены подвыпившими собеседниками, и лишь репортёрам приходилось не спать, а работать.