хочешь, чтобы опер на свободе остался? — грамотно включился в разведопрос главный опер Октябрьского РОВД капитан Захарченко. — Ты только не оскорбляй наш разум версией, что ты тогда просто оговорился! Мы ведь тут не погулять вышли, так что не раздражай нас дешевыми отмазками! Что там за косяк у Гриненко? Я его начальник и мне это знать полагается! Говори!

Большие дяди ситуацию раскачали квалифицированно. Сначала приняли пацана по-человечьи и тем самым обязав его. Почти, можно сказать, на равных приняли. По-товарищески, можно сказать. И дальнейший разговор иезуиты-руководители тоже выстроили так, что у нахального юноши теперь осталось всего два вектора для ответной реакции. Можно было замкнуться. Или включить дурака, что практически есть одно и тоже, что и заморозиться. Но можно было и не драконить без особой нужды старших товарищей, и поделиться с ними ранее добытой информацией. Какой-то её частью поделиться.

И неглупый, в общем-то парень, выбрал единственно верный вариант. Второй вариант, разумеется.

Когда Дергачев и Захарченко прижали меня к стенке, я думал не долго. Тупо упираться в сложившейся ситуации, это не доблесть. Это ослиный дебилизм. Если промолчу я, тогда они начнут выкручивать яйца Стасу. И, скорее всего, сумеют его выпотрошить. Узнав при этом, кроме его личных проблем с отказняком, еще много чего лишнего. А нам этого не нужно. Да и, если честно, то предупредить о грядущих репрессиях и гонениях в отношении оперсостава РОВД было бы правильным.

— В нашей районной прокуратуре с подачи нового областного прокурора готовится наезд на оперов райотдела, — начал излагать я, — Допускаю, что и на участковых тоже. Потому что поводом для расказачивания личного состава избраны левые отказные, — наблюдая, как вытягиваются лица моих допытчиков, я продолжил, — Прокурорские настроены серьёзно. Они намерены возбудить дела и довести их до суда. И, собственно, это всё, что я знаю, — я с удовольствием отхлебнул остывающий чай из своего стакана.

— Кого еще, кроме Гриненко они зацепили? — угрюмо спросил Захарченко.

— Я не знаю, — пожал я плечами, — Стопка отказняков, которые поотменяли, большая, но фамилию я видел только Стаса. Думаю, что двоих-троих грызть будут. Они же не дураки, чтобы без оперативного прикрытия район оставить. Да и не даст им никто этого сделать! Товарищ полковник, если вас районный прокурор или его зам не сочли нужным предупредить, то мне-то откуда знать прокурорские замыслы?! Хочу вам напомнить, Василий Петрович, что я в вашем РОВД, вообще, без году неделя!

— Ты чего тут придуриваться взялся, лейтенант?! — злобно зашипел на меня Захарченко, — Колись, как ты собирался Гриненко вытаскивать?

— Ну, во-первых, если он будет в сводке и потом в справке по раскрытию убийства через покушение, то его, скорее всего из списка на ритуальное заклание уберут. Тем более, что он же еще девяносто три прим раскрыл, а это сразу доклад в Москву! Кто ж на такого героя дело возбудит за какой-то сраный отказной?!

Про иные ходы, которые я задумал осуществить через бессовестно скоррумпированную мной Наталью Сигизмундовну, я решил скромно умолчать. Ни к чему моему руководству знать такие подробности.

И про проспоренную мне капитаном Захарченко бутылку коньяка я также решил сейчас не напоминать. Быть бы живу... Потом спрошу. Обязательно спрошу!

Глава 17

Попытав меня еще минут десять, руководители умерили свою тягу к познаниям о грехах своих подчинённых перед социалистической законностью.

— Ладно, Сергей, ты иди, работай, а мы тут с Виталием Николаевичем думать будем! — нейтрально, но, самое главное, без какой-либо озлобленности велел мне Дергачев, — после чего опять нажал на клавишу селектора, — Зоя, еще два чая!

Дабы сосредоточившееся на острой проблеме руководство, не передумало меня отпустить со своего ковра на волю, я встал и, насколько смог, быстренько покинул кабинет начальника РОВД.

Освободившись от общества старших товарищей, направился я сразу же к Гриненко.

Рассказав ему о разговоре с руководителями, напомнил о потерпевшем Фесенко.

— Сегодня обязательно попытаюсь его выловить! — пообещал обеспокоенный опер, — Свалю пораньше из райотдела и буду пасти его у подъезда.

— Не надо пытаться! — жестко одернул я обормота, — К концу дня едешь к нему на работу и перехватываешь на проходной. Хер его знает, куда он после трудового дня уйдёт, а время не терпит!

— Понял! — безропотно подчинился старлей, — Так и сделаю! А по прокуратуре у тебя, что-нибудь получается? — осторожно спросил он.

— Сегодня мне твой отказной пообещали в руки дать, — осторожно обнадежил я товарища, — Сначала изучу в нём все гнилые углы, а уж потом буду думать, как его почистить. Сам понимаешь, если по-хорошему, то сначала надо с терпилой переговорить. Чтобы иметь понимание, чего потом ждать от него. Его же прокурорские будут уговаривать жалобу конкретно на тебя написать! Если только он её уже не написал. Переговоришь с Фесенко, а уже потом будем думать, как бумажки переделывать и до ума материал доводить.

Поскольку от расследования других, находящихся в моём производстве дел меня никто не освобождал, я всё оставшееся рабочее время чах над бумагами. Разогнув спину за десять минут до вечерней оперативки, я с превеликим удовольствием сгреб тома дел и засунул их в сейф. И, закрыв все замки, которые следовало закрыть, направился в сторону того места, где два раза в день следователям нашего райотдела раздают пряники. В извращенной форме и, как водится, с особым цинизмом.

Заработавшись, я утратил бдительность. Потому и заявился в приёмную шефа раньше всех. О том, какую недопустимую оплошность я совершил, понял только после того, как уткнулся рассеянным взглядом в хищные глаза брачной террористки.

— Нам с тобой надо серьёзно поговорить, Сережа! — уверенно заявила мне Тонечка, — Ты ведь после совещания подвезёшь меня до дома? — безапелляционным тоном поинтересовалась она, не допуская никаких возражений.

Свой вопрос она задала, буравя меня гипнотическим взглядом удавихи, находящейся в периоде, который биологи обычно называют брачным. Я непроизвольно подумал, что на ковре у руководства я чувствовал себя гораздо комфортнее, чем сейчас, в обществе этой соплюхи. Я оглянулся на Валентину Античную, ища у неё поддержки. Но та, давясь от смеха, делала вид, что занята заполнением какого-то реестра по движению уголовных дел. Я понял, что эталон женского совершенства в данный отрезок времени рассматривает меня, как повод для веселья и вечернего релакса. Меня это неожиданно и очень сильно покоробило. Захотелось продемонстрировать присутствующим, что