что ж, сидите, коли нравится, – пожал плечами Волков. – Колодец вон там, уборная здесь, рядом с конюшней.

Он повернулся и пошел в дом, ему хотелось поесть и отдохнуть, а впереди было множество дел. Очень много.

Глава 22

Все было готово, тянуть больше не имелось смысла. В тот же день, что они вернулись домой, Волков позвал офицеров на ужин и, после того как его недовольная жена, ее молчаливая подруга и сестра Тереза с детьми вышли из-за стола, сказал офицерам:

– Господа, думаю, пришло время ответить поганым горцам за товарища нашего. Скажите людям своим, что те, кто пойдет со мной, не пожалеют, а тот, кто со мной не пойдет на тот берег, то жить на моей земле не будет.

Все офицеры понимающе кивали. Это воодушевило Волкова. Значит, все понимали и были готовы. Только Бертье поинтересовался:

– Пойдем в набег?

Волков на мгновение задумался. Грабить села и предместья городов – дело веселое, бывало, что и прибыльное, но уходить вглубь вражеской земли он не хотел, поэтому ответил:

– Нет, Карла били на ярмарке, ярмарку мы и ограбим.

– Отличная мысль, – одобрил Рене.

– Дело прибыльное, – согласился Роха.

– Одним днем все быстро сделаем, – продолжал Волков. – Вышли, оцепили, взяли все, что дорого и в лодки влезть может, и ушли.

– Все, что дорого? – уточнил Бертье.

– Первым делом нужно переловить всех менял и купцов. Деньги – главное. Второе – торговцы мехами и шубами, третье – торговцы перцем, четвертое – торговцы материей: парча и шелк нынче в хорошей цене.

– Сыч нам рисовал, где ярмарка, где пристани и подъезды к ней, но он не сказал, где кто сидит, – заметил Рене.

– Он еще нарисует, – пообещал кавалер. – Память у него прекрасная. Но для начала нужно знать, сколько у нас людей?

– Сто пятьдесят два человека, – сразу откликнулся Рене. – Шестеро больны, еще двух оставим с ними. В поход готовы выйти сто сорок четыре.

– Пятьдесят два стрелка, – добавил Роха. – Все пойдут.

– Сколько людей у Брюнхвальда?

– Двадцать восемь, кажется, – вспомнил Рене.

– Двести двадцать четыре человека. Если посчитать нас и моих людей, еще десяток. Десять лошадей. Итого… – Волков задумался, считая в уме. – Итого нам нужно десяток лодок и две баржи. Рене, берите деньги, езжайте в Лейдениц и наймите десяток лодок да пару барж. Как наймете, так своих людей грузите и спускаете их по реке до заброшенной рыбацкой деревни.

– Понял, кавалер.

– Бертье, вы все окрестности знаете лучше меня, – продолжал Волков. – Езжайте-ка на юг, до рыбацкой деревни. Как следует разведайте пути, где может провести обоз, чтобы телеги не поломать и лошадей не угробить. Возьмите людей: если где-то придется подсыпать грунта или порубить кустарник, так сделайте это.

– Я знаю, как туда ехать. Я все проверю, – пообещал Бертье.

– Роха, собери все телеги, какие есть. Проверь все, дорога, сам понимаешь, будет тяжелой, обратно, даст Бог, поедем груженые. Проверь все оси и втулки. Найди Ёгана, скажешь, чтобы дал хороших лошадей к каждой подводе. Все телеги и лошади – твоя ответственность.

– Понял. Займусь сейчас же.

– С собой ничего не берем, идем налегке и одним днем. По куску хлеба, не больше. Оружие и броню берем по полной.

Вроде все, но тут же у господ офицеров стали возникать вопросы. И Волков проговорился с ними допоздна. А его сестра Тереза с детьми и госпожа Бригитт Ланге сидели на лавке у стены. Ждали, пока господа разойдутся. Госпожа Элеонора Августа фон Эшбахт давно поднялась на второй этаж, который только что закончил архитектор. Там теперь у Волкова была спальня. Кухню отделили, а вот столовая стала спальней для его сестры Терезы, детей и теперь еще для госпожи Бригитт. Не отправлять же госпожу Бригитт в людскую, где спали Сыч, Максимилиан, Мария и Увалень. Так что Бригитт с детьми и Терезой спала на лавках, на которых сейчас сидели офицеры.

Когда они наконец разошлись, Мария, сестра и Бригитт стали сдвигать лавки и стелить на них перины, а самая маленькая племянница кавалера, Катарина, взобралась к нему на колени и спросила:

– Дядя, а вы собираетесь делать какое-то дело?

– Откуда ты знаешь? – усмехался Волков.

– Мама сказала, чтобы мы не шумели и не мешали вам разговаривать и делать дело. Какое вы собираетесь делать дело?

Он опять засмеялся:

– Я собираюсь наказать злых еретиков, которые избили палками моего товарища.

Глаза девочки сделались круглыми. Она стала говорить о том, что там, где она жила раньше, половина людей были еретиками. И что ей было страшно там жить, так как церкви в тех местах без святых отцов. А здесь все церкви со святыми отцами, здесь ей спокойно. Честно говоря, Волков подумывал, что и сестра Тереза, и дети – все они приехали с севера, так что, наверное, и крещены дети в еретической вере, и теперь обрадовался, засмеялся. Другие дети тоже подошли послушать их разговор. Он расспросил их о том, как они учатся, не тяжело ли им, не мучает ли их брат Ипполит? Нет, им тут нравилось, да и немудрено: прежняя жизнь их скорее походила на рабство, ни дома у них не было, ни еды вдоволь, только объедки. Работа в трактире с утра до вечера. Сон на кухне, под столами. Одежда – лохмотья.

Наконец, постели оказались постелены, и мать позвала девочек спать.

Волков тоже встал, но, прежде чем подняться в опочивальню к жене, остановился перед Бригитт Ланге.

– Потерпите немного, поспите пока с моими племянниками, – сказал он ей. – Скоро построят дом, и у вас будет комната.

Она даже, кажется, испугалась такого внимания. И, улыбаясь смущенно, отвечала:

– Господин, не стоит вам волноваться из-за меня. Я могу и на лавке спать, мне не впервой.

Он только кивнул, ничего не сказал больше, пошел наверх, в спальню.

Жена еще не спала, лампа с ее стороны кровати горела. Элеонора то ли читала, то ли делала вид, будто читала книгу, и теперь смотрела на кавалера недобрым взглядом.

– Отчего вы, госпожа моя, не в радости?

– Отчего же мне быть в радости, если живу я, как холопка, не в покоях, а в хлеву каком-то.

– Потерпите, я дом велел строить, – сказал кавалер, стягивая сапог.

– Надумала я, – ответила ему Элеонора Августа, – что, пока дома у меня подобающего не будет, к себе я вас допускать не стану.

– Отчего же так? – усмехался кавалер, снимая панталоны.

– Оттого, что детям моим в таком доме рождаться не должно! – заносчиво сказала жена.

– А теперь, госпожа сердца моего, – начал он, залезая к ней на кровать, – запоминайте, что я вам говорю.