Эгамов догнал автобус на попутной машине. Было такое ощущение, что автобус этот не доберется до Бухары, — он весь скрипел и дребезжал. Беков сидел впереди, опустив голову, не замечал своего адъютанта.

Весь путь к городу был знаком Эгамову, каждый холм. Басмачи карабкались по голым холмам, а воины Бекова стреляли им в спину, и они бездыханными трупами катились вниз.

Уверен Эгамов, покопай сейчас поглубже, глубже корней клевера, можно найти немало останков.

Всегда он спокойно относился к убитым, это были враги. Но сейчас сердце отчего-то заныло. Нет, не от жалости и сожаленья. От другого. Подумал, что он сам или кто-то из его близких у порога смерти, вот поэтому он так остро ощущает смерть других, убитых им…

Хватит!.. Сколько раз Эгамов повторял про себя это слово. Надо беречь командира, успокаивать, охранять его сон, кутать ноги, чтобы не простудился. Хочет Эгамов этого, хотя каждый раз восторгается, когда видит командира активным. Не может представить его дряхлым, брюзжащим стариком, сидящим целый день на скамейке, в сквере или в чайхане. Живущим только сегодняшним днем, равнодушным к жизни и смерти.

Нет, командир его не такой, и поэтому он достоин поклонения.

Было душно, и площадь и само здание вокзала так накалились, что в глазах у Эгамова рябило. Ноги почти не подчинялись ему, когда он вылез из машины и сел под навесом с намерением встретить здесь Бекова.

Кто-то из знакомых, не то гаждиванских, не то колхозных, долго удивлялся, увидев его. «Да ведь ты ужасно выглядишь, отец Кулихан, — говорил он, — худой, бледный, и спина согнулась, и щеки, а глаза какие-то блеклые, неживые, никогда я таким тебя не видел!»

Эгамов прогнал его, но потом повстречался еще кто-то и тоже выражал сочувствие. И еще сказал:

— Теперь будет хорошо нам с Нуровым.

— Постой, ты откуда? — спросил Эгамов.

Оказалось, что гаждиванец.

— Да, — сказал Эгамов, — вам действительно все равно.

Сказал спокойно, не ругаясь, вдруг почувствовал, понял, что и он устал, что надоело все это, главное — был бы жив командир, уйти бы с ним подальше от дележа, от комиссий, от колхоза и Гаждивана, от всех этих проблем, которым конца не видно, уйти в поле, к деревьям, к тишине и жить, просто дышать. И пусть теперь другие думают, другие строят, другие воюют, а они будут жить воспоминаниями, чистыми, прекрасными, романтическими. Ведь командир и он имеют на это право, ведь они столько сделали, и даже сделали больше, чем отпущено на одну человеческую жизнь. Больше, чем на одну человеческую жизнь, голодали и мерзли, были на войне, их расстреливали, убивали, покрыли их тела язвами и ранами, изрубили лица и руки…

— Ты что тут делаешь? — услышал он голос Бекова за спиной.

— Командир! — закричал Эгамов, делая удивленное лицо. — И вы приехали?.. А меня тоже что-то потянуло в город…

— Знаешь что?! — вдруг рассердился Беков. — Хватит! Надоела твоя опека!

— Но ведь вам нездоровится, командир. Вам нельзя одному. И я умру, если вы будете ругать меня. Я и так голову потерял из-за того, что вы не едите и у вас бессонница. Проклятый завод! Все было так хорошо, когда вы приехали, я так был счастлив. Словно змея сглазила мое счастье. И вы что-то обижены, все реже и реже разговариваете со мной. И мне больно… Столько лет ждал я вас, все мечтал — вот вернетесь вы, и я помолодею. Меня же столько обижали, командир, если бы вы знали, сколько издевались надо мной, душу мою исцарапали… — Эгамов говорил, не обращая внимания на незнакомых людей вокруг, которые слушали. Кровью обливалось его сердце. От боли, обиды, сострадания и любви.

— Хорошо, хорошо, — говорил Беков, обнимая его и успокаивая.

А Эгамов уткнулся в его грудь, хотел спрятаться, уйти от всего и чтобы командир был всегда рядом.

Протянули стакан ледяной воды, а он долго не мог выпить — дрожали губы.

А когда выпил и успокоился, медленно они пошли с командиром.

— Не нравятся мне здешние люди, — сказал Эгамов. — Все чужие. Никто не поздоровается.

А когда вышли на проспект, вдруг вспомнил он о сыне Анваре и опять расстроился.

— Нет, не пойду я к нему. Кто из нас старше, я или он?

Беков остановился.

— О ком ты?

— Если я пойду к Анвару, он подумает: отец простил меня. А я до конца дней своих не прощу ему измену Гаждивану.

— А вот я пошел бы… К самому плохому сыну пошел бы.

— Конечно, командир, ваш сын не был бы таким лоботрясом! Он был бы достойным вас!

Беков не ответил. Шел, очень сильно сутулясь.

И тут Эгамов увидел то знакомое здание. Здание обкома… Эти машины, эти двери, эти флаги и герб над главным входом — всё заставило его подтянуться.

— Здесь я держал коней в ту ночь, командир. А здесь стоял милиционер, — начал было вспоминать он, но тут же умолк, увидев, как им навстречу выходит постовой…

Милиционер сообщил, что у секретаря Мавлянова совещание, и они стали ждать. Вначале расхаживали возле гранитных ступенек, но вскоре оказалось, что это неудобно: их толкали люди, спешившие с деловым видом.

Милиционер сделал замечание:

— Лучше будет, если вы придете в приемный день.

Тогда они пошли, сели в сквере. И молчали. Сейчас все было здесь совсем не так, как много лет назад.

Вспомнилось Эгамову, что тогда каждый в обкоме с улыбкой встречал Бекова. Даже если было совещание, молодой Мавлянов выходил встречать командира, усаживал в кабинете, поил чаем, а если Беков соглашался, брал и его на совещание. И хотя обсуждался вопрос очень далекий от их гаждиванских проблем, Мавлянов предоставлял ему слово и просил сидящих в зале внимательно прислушиваться к советам командира, ибо очень ценил его ум, его знание жизни и ораторские способности.

Одним словом, двери обкома были всегда распахнуты перед Вековым, и он, пользуясь этим, приезжал к секретарю в любой час дня без предупреждения.

Пока ждали, Эгамов несколько раз бегал за чаем и поил командира. Потом Бекову захотелось холодной воды. Эгамов долго уговаривал его, боясь, что тот простудится, но все горело внутри Бекова.

…Беков побледнел и растерялся, когда вышел Мавлянов. Одернув китель, он пошел к его машине и наклонился к секретарю, уже сидевшему рядом с шофером:

— Добрый вечер, товарищ Мавлянов… Я Беков.

Несколько мгновений секретарь смотрел на Бекова красными от переутомления глазами. Спросил:

— Вы ко мне?

От этих слов Беков сильно изменился в лице, закашлялся и схватился за дверцу машины.

— Не узнали?..

Мавлянов еще раз внимательно посмотрел. Покачал головой, чувствуя