Кроме Поля и Николя меня сопровождает третий спутник, но я никогда не беру его с собой в приличное общество, его место на козлах. Я упросила госпожу Вечность включить его ко мне в эскорт так же, как Поля и Николя, – Смерть неожиданно улыбнулась. – Это литературный критик Медунов-Мамлинский! Можете это считать моим капризом, но я уверена, что на козлах ему самое место. Видите ли, мои кони очень свирепы, простой смертный не может управиться с ними, а у Медунова-Мамлинского даже после смерти столько яда и ненависти, что эта работа как раз для него. Иногда я выезжаю в свет поиграть в вист и послушать последние петербургские сплетни. Поль и Николя сопровождают меня, а Медунов остаётся ждать на козлах и каждый раз устраивает склоку и бывает бит другими возничими.

Иоганн много слышал о критике Медунове-Мамлинском, который, не написав ни одного литературного произведения, присвоил себе право казнить и миловать собратьев по перу. В начале карьеры Медунов обливал грязью всех знакомых и незнакомых литераторов, чьи труды имели несчастье попасться ему на глаза. Виной тому была его неуёмные зависть и злоба, но неожиданно для самого себя он заслужил репутацию критика-вольнодумца, смело ниспровергающего авторитеты. Позже Медунов избрал беспроигрышную тактику: маститым и известным поэтам и прозаикам он пел дифирамбы, а молодых и начинающих нещадно бил. На совести у Медунова был не один десяток сломанных жизней и загубленных молодых талантов. Несколько лет назад, весной, Медунов умер от чахотки, но Иоганн был уверен, что критик захлебнулся собственным ядом.

– Как видите, и Поль и Николя, и даже Медунов-Мамлинский сами вершили свою судьбу. Николя мог не травить себя ядом, Поль вполне мог обойтись и без дуэли, а Медунов мог быть добрее и объективней к литературным собратьям, но каждый из них вытянул свой жребий, и бог здесь ни при чём. Поверьте моему многовековому опыту, человек сам является вершителем своей судьбы.

– Как же я могу располагать судьбою, когда в любой момент можете вмешаться Вы, сударыня? – удивился юноша.

– Милый, Иоганн! Ответ на Ваш вопрос и есть цель моего визита. Мне поручено открыть Вам тайну вашего предназначения. Вы избранный. На Вас и ваших потомков возлагается особая роль. Отныне всё, что Вы будете делать, так или иначе будет влиять на жизнь той страны, в которой родится ваш первенец. Во всех начинаниях Вам будет сопутствовать удача, но потомки ваши познают как славу, так и забвение, холод тюремных застенков и хитросплетение коридоров Власти, предательство и большую любовь. Высшими Силами мне поручено передать Вам этот знак, – и Сиреневая Дама взмахнула рукой.

В этот же момент на безымянном пальце левой руки нашего прадеда вспыхнул неземной красоты чёрный камень, обрамлённый в старинный золотой перстень.

– Этот чёрный бриллиант оправлен в золото, добытое из осколка звезды, упавшего в пустыню в год начала строительства пирамид, – продолжила Смерть. – Он мне достался от молодого фараона, который после осмотра строящейся для него пирамиды в шутку пообещал его в награду Смерти, если она будет к нему милосердна. Сам не ведая того, молодой правитель заключил со мной сделку. Я выполнила все его условия и была к нему милосердна.

Он умер следующей ночью, даже не осознав, что произошло. Верный раб и телохранитель убил спящего господина одним ударом кинжала. Узкое и смертельное, как жало скорпиона, лезвие кинжала вошло за левое ухо фараона, даровав ему безболезненную смерть, а мне этот перстень.

В обмен на смерть фараона рабу была обещана свобода и сердце прекрасной дочери верховного жреца, в которую он был безнадёжно влюблён. Однако впоследствии жрецы решили вместо свадебной церемонии удостоить раба чести сопровождать своего господина в загробном мире, и умертвили его вместе с несколькими сотнями других слуг.

Отныне это ваш перстень, и пока он будет передаваться между вашими потомками по мужской линии, ваш род не прервётся. Когда же предназначение вашего рода будет исполнено, я приду и заберу перстень вместе с его последним владельцем. Больше мне нечего Вам сказать. Я исполнила поручение, и теперь должна покинуть Вас.

– Постойте! Так в чём же суть моего предназначения? К чему я должен стремиться и чего должен добиваться?

– Эта тайна мне неизвестна. Живите так, как сочтёте нужным. Ваша судьба сама найдёт Вас, какой бы дорогой Вы не пошли. Прощайте, мой юный друг! Да хранит Вас Провидение!

С этими словами госпожа Смерть и её верные слуги растаяли в сиреневой дымке, а наш прадед очнулся в мокрой от пота постели.

Всё вышесказанное можно было принять за бред больного, если бы не перстень неземной красоты с чёрным камнем, который Иоганн обнаружил утром у себя на безымянном пальце левой руки.

С той памятной ночи здоровье нашего прадеда пошло на поправку, а когда мартовская капель сменилась погожими апрельскими деньками, прадед наш, почувствовав себя окрепшим, отправился прямиком в храм, где крестился и, приняв православие, превратился из Иоганна в Ивана Алексеевича.

Выигранные в карты сто тысяч рублей Иван Алексеевич разделил на три части: одну часть он положил в банк, вторую часть суммы ссудил в долг под очень хорошие проценты, и остаток денег решил потратить на лечение.

В начале мая 18** года Иван Алексеевич уехал в Италию, где и пробыл всё лето. Здоровый итальянский климат и потребление лучших сортов виноградного вина вернули Ивану Алексеевичу веру в себя и хорошее расположение духа.

В августе, почувствовав себя окончательно выздоровевшим, Иван Алексеевич решил навестить родителей и, покинув солнечную Италию, уехал в родной город Лейпциг. После того, как Иоганн (в Германии он не посмел открыться близким и продолжал оставаться Иоганном) прижал постаревших фаттер и муттер к груди и вдоволь усладил слух родной речью, в его душе зародилось смутное желание, следуя которому он посетил биржу, порт, местный рынок и оптовые склады.

Иоганн свёл дружбу с местными коммерсантами, которых за кружкой пива долго и обстоятельно расспрашивал о пошлинах на ввоз пшеницы, цены за фрахт торговых судов и о предполагаемых выгодах в торговле с Россией. Лето в Германии в тот год выдалось дождливое, и коммерсанты, прихлёбывая пиво и посасывая чубуки трубок, горестно сетовали, что из-за неурожая цены на хлеб опять поднимутся, а значит, придётся закупать зерно за границей, что само по себе влечёт дополнительные расходы.

Иоганн внимал каждому слову соотечественников, которые, умудрённые жизненным опытом, считали каждый пфенниг, но в то же время понимал, что при такой экономии поставить торговое дело на широкую ногу невозможно. Чтобы уничтожить конкурентов и закрепиться на рынке, требовались большие финансовые вложения.

От коммерсанта, затеявшего такое рисковое предприятие, требовалась смелость, граничащая с безумством. Ни один уважающий себя коммерсант из Лейпцига или Берлина не стал бы рисковать капиталом, но Иоганн слишком долго дышал хмельным воздухом бесшабашной России, и поэтому, помолясь богу, пустился в, казалось бы, безнадёжное предприятие.

По дороге в Россию он с удовольствием отметил, что дожди господствовали на территории всей Прибалтики, и только после того, как он миновал Ригу, установилась хорошая солнечная погода.